Урал грозный

До утра проговорили Горюнов и Вижаев. Утром они выпили крепкого чаю и снова были готовы для труда. Паровоз узкоколейки с прицепленным к нему вагончиком стоял на отведенной ветке. Паровозик — словно игрушечный. Из окошка высовывается девушка-машинист, у нее миловидное круглое личико, вымазанное сажей; она, видно, смешлива, но, завидев новое начальство, застывает с серьезным выражением лица. При виде ее щек, вымазанных липкой сажей, и лихо торчащих усиков невольно улыбаешься. Тогда она тоже весело хохочет и ныряет в будку паровоза. Пашия славится своими женскими паровозными бригадами. Тридцать восемь километров узкоколейки — жизненный нерв этого старого уральского завода — держат в руках женщины.

В вагончике — лавки, железная печь, которую топят чурбаками. Тепло. Горюнов, любитель свежего воздуха, опускает стекло. Мы слышим взрывы. Короткие, глухие, примерно на два-три килограмма взрывчатки. Так взрываются при отступлении крестовины рельсов, сухопарники и цилиндры паровозов, механизмы поворотных кругов...

Бригады рабочих и конторских служащих, прибывших из Пашии, взрывают смерзшуюся бокситовую руду, носящую поэтическое название «красная шапочка». Ее завозят сюда по горнозаводской ветке с северной стороны уральского водораздела. «Красную шапочку» сваливают с широкой колеи на узкую. Руду не успевают переваливать, она каменеет от мороза, и ее не возьмешь просто киркой. Из этой руды выплавляют знаменитые пашийские природнолегированные чугуны — карботитаны и титаномедистые. Эти чугуны идут в работу без мартеновской обработки, без присадки ферросплавов. Титано-медистые группы Пашии, заменяя цветные металлы, в том числе и баббит, идут на антифракционное литье для важнейших узлов трения. Там, где десятки тысяч оборотов,— в деталях пулеметного и пушечного вооружения, там, где страшнейшее напряжение,— в танках, моторах, локомобилях, там и находит свое место металл уральской Пашии.

Паровозик мчится берегом реки. Она извивается у наших ног голубыми заснеженными льдами, дымится промоинами. Снежная пыль вьется за нашим раскачивающимся вагончиком и залетает в окно, блестящая, цветистая. Чего только ни делает горное солнце Урала! Вот уже несколько дней мы носимся по сказочным горам и долинам, осыпанным этим радужным спектром. Щеки бронзовеют на воздухе, легкие очищаются, у всего нашего «экипажа» бесследно исчезли завезенные из Прикамья насморки, начатки ангин и тому подобные хворости.

Девушка-машинист лихо, так что визжат колеса, осаживает свой паровозик на станции и машет нам на прощанье рукой. Мы идем среди сугробов к белому новому зданию с цифрой «1941». Справа дымят домны, возвышаются металлические колбасы кауперов, похожие на аэростаты воздушного заграждения, поставленные вертикально. Двор завален шлаком. Карьеры протянулись отовсюду и напирают на цементный завод. Больше десяти тысяч тонн шлака сложено во дворе и ожидает размола на цемент. Здание с цифрой «1941» — цементный завод, работающий на сырьевой базе доменных шлаков. Шлак похож на стекло, но более крепок, темен и почти не ноздреват.

По пути мы узнаем от Вижаева историю пашийского цемента.

Укрепленные районы, особенно те, что создаются в зимних условиях, потребовали быстро схватывающегося, крепкого цемента. Портландцемент имеет нарастание прочности при сжатии только через двадцать восемь суток, не говоря уже о том, что зимой он успевает раньше замерзнуть, чем созреть. Маневренная война потребовала «маневренного» цемента. Вспомнили пресловутый Верден. Там укрепления бетонировали высокоглиноземистым цементом. Переработка бокситовых руд выдает в отходы высокоглиноземистые шлаки. Путем простого перемола этих шлаков получается цемент, с которым можно работать без тепляков при температуре минус двадцать градусов; схватывается он моментально.

Этот цепкий, «военный» цемент был угадан в Пашии еще товарищем Орджоникидзе, приказавшим строить вторую домну и цементный завод.

Шлаки транспортерами подаются в ковши и разбиваются, размельчаются в огромных чугунных трубах — барабанах, наполненных десятками тысяч стальных шаров разных размеров.

Барабаны вращаются с грохотом, заглушающим человеческую речь. Люди около них покрыты серой пыльцой, стекающей струйками по одежде. После размола цемент бежит по желобам, как мука на вальцовых мельницах, и попадает в пакеты из желтой многослойной бумаги. Пакеты прошиваются скобами, грузятся на платформы и отправляются на фронт.

С бункерной площадки виден весь завод. К шуваловской домне приросли новые постройки. Уральский завод с неизменным прудом омоложен и новой домной, и этим заводом, и новыми прокатными цехами. Поселок тоже обновлен домами городской архитектуры. Возле сестры-старушки выросли молодые могучие братья, сохранив уважение к той, что вынянчила их и помогла буйному их росту. Сюда пришли люди пятилеток. Пашия не была оставлена в старинной одежде — примерно, как Теплая гора, дожигающая еще шуваловскую кладку.