Урал грозный

Подают состав. Легонько постукивая на стыках загудевших рельс, выползает он из тьмы. Ребята бросаются к вагонам. Опять перекликаются в темноте маклаковские и сухиничевские, ребята из Дубиничей и Полянские. У подножек толкотня и волнение. Но вот все расселись, и для каждого нашлось место, и все тревоги оказались излишними. Даже проводник попался самый подходящий, помог поднять полки, посветил фонариком, подобрал потерянную кем-то котомку, вернул хозяину. И состав трогается.

За окнами вагонов виден зеленый росчерк немецкой ракеты. Стук колес заглушает все звуки, доносящиеся оттуда, из недоброй прифронтовой тьмы. Ребята пристраиваются спать. А в вагоне с ними едут люди с фронта, командиры, интенданты, командировочные, двое легко раненных. И едут сухиничевские, Полянские, маклаковские, дубиничевские — едут в науку.

Встреча на свету

Месяца через три я попал на Урал. Меня пригласили на вечер в ремесленное училище № 3 Верх-Исетского завода. Я уже слышал об успехах ребят в учении и на производстве и с удовольствием согласился выступить у них. Мы поехали в общежитие училища вместе с моим другом, композитором Тихоном Хренниковым.

Комната, в которой происходила встреча, не могла вместить всех ребят. Столик мой втиснули кое-как. Было очень жарко. Крышка рояля вспотела. Из переполненного коридора все время медленно, но неуклонно вливались в наш небольшой зал все новые слушатели. То были подростки лет пятнадцати-шестнадцати, пареньки и девушки. Они только что вернулись с завода У некоторых под глазами темнела еще не отмытая копоть. От них пахло миндальным маслом, какой-то кислотой, металлом и испорошенной землей литейного цеха. Они сидели в тесноте, бочком, на составленных в ряд стульях и скамьях, держась за плечи соседей, они рассаживались на полу, на подоконниках, влезали на столы, сдвинутые к стене. Это был чудесный народ! Внимательный, любопытный, то весь приходящий в шумное движение, то замирающий в благодарном и радостном внимании.

Мы побеседовали с ребятами, я кое-что почитал, порассказал им. Потом Хренников пробрался к роялю, сыграл и спел свои песни. И тут оказалось, что ребята знают большинство из этих песен наизусть. Когда Хренников пел, они все шевелили губами, словно помогали композитору, и когда тот запнулся, забыв текст, человек десять, по крайней мере, подсказали ему слова песни... И тогда решили спеть хором под аккомпанемент автора. Пели хренниковское «Иди, любимый мой, родной»... Запевала — сероглазая тоненькая девушка лет шестнадцати с открытым задумчивым лицом. Мне показался необыкновенно знакомым ее чистый мелодичный голос. Но я твердо знал, что никогда не видел этой девушки. Может быть, я слышал ее где-нибудь. Стоп! Неожиданная догадка подняла меня с места.

— Товарищи,— сказал я, как только кончилась песня,— товарищи дорогие! А нет тут среди вас народу с Западного фронта?

— Есть! — закричали в зале.

— Сухиничевские тут?

— Тута! — ответили в одном из углов, и все оглянулись туда.

— Маклаковские есть?

— Есть! — послышалось из другого угла.

— А из Дубиничей?

— Мы из Дубиничей!— восторженно гаркнули сзади.

— Ну, земляки, как устроились, как работа идет?.. И еще хочу спросить я у вас: не слышали вы, как Петя со Стешей поживают, не раскидало их в разные стороны? А?

— Нет!— закричали все.— Нет! Тут они! Вот!

И все стоящие впереди разом расступились. Я увидел девушку, которая только что была запевалой, и коренастого, приземистого паренька. Они сидели на одном табурете, но тут сразу встали, засмущались.

— Ну, наконец-то я вас рассмотрел... А то слышать-то я вас слышал в потемках, а видеть еще не приходилось.

Тут вмешался директор школы.

— Это наши известные,— сказал он,— Стеша Сергунина и Петя Малахов. Отличники по всем статьям. Идут процент в процент. Сто сорок — сто пятьдесят ежедневно, будьте здоровы! Упрямый народ. Не вытащишь из цеха.

Тогда я рассказал ребятам все, что знал о них, то есть все, что невидимкой подслушал ночью у Сухиничей. Они были озадачены. «И откуда вы это все вызнала?»

— Постой-ка! — вспомнил вдруг Петя Малахов.— Понял я уже! Это вы были тот дядька командировочный, что к нам в вагон подсел. Я еще тогда у вас спичек цельный коробок взял, посветиться, да так и зажилил... Верно, ведь угадал?

И мне рассказали, как доехали мои ночные спутники до Москвы, как их там распределили по училищам, кто остался в Москве, а кому выпало ехать на знаменитый уральский завод. И вот они теперь здесь, живут, учатся, работают не хуже заправских уральцев. «Уже с самым Базетовым знакомы,— слышали, чай, такого знаменитого сталевара. У нас работает, на ВИЗе. Мы теперь тоже верхисетскими заделались».

— Ну, а дружба у вас, значит, не распалась? Вы все боялись, помню,— спросил я у Пети и Стеши.

Стеша покраснела сперва, а потом взглянула мне прямо в глаза и сказала негромко, но твердо и убежденно:

— Что вы... Мы с Петей при немцах друг дружку не бросали. Вместе для наших разведку делали. А теперь и вовсе уж... Один за одного. Только живем в разных корпусах, а работаем рядом. Теперь у нас уж все заодно.