Уроборос. Проклятие Поперечника

— Хорошо сказано, — одобрительно кивнул он. — Теперь моя очередь отвечать. Я скажу, зачем сюда пришёл… Я не мог не прийти… Всё-таки я не какой-то там бесчувственный изверг, уничтожитель миров, не какая-то там бездушная и безликая сила, не знающая жалости… У меня есть собственное лицо — в каждом из миров я в обязательном порядке обретаю его… И плоть. Даже имя получаю, как положено… Я живу, дышу, люблю и страдаю, так что никто не имеет права сказать мне, что я — нечто отстранённое и незаинтересованное… Мне, конечно же, бывает жалко всех, кто аннулируется незаслуженно… Я даже иногда по этому поводу плачу по ночам… Проливаю много горючих слез… Поверьте… Но вы все… Те, кто здесь собрался, должны меня понять и не судить строго… Тем более осуждать не надо… Ведь в сущности, кто я такой?.. Ну, то есть не конкретно я, Уроборос, а вот это существо, которым я вынужден стать на некоторое время, сущность, создание, — вы назвали его Альфредом и дали ему работу Свидетелем, а кое-кто, не будем конкретизировать, даже полюбил его… Это самое мерзкое и отвратительное, что только может существовать во вселенной, во всех вселенных, во всем бесчисленном множестве их! Оно распространяется, как зараза, как смертельная болезнь, проникает во все интерпретации вселенной, отправляя их, уродуя и оскверняя… Это здесь, в вашем тихом мирке, зажатом между Светом и Тьмой, вытянутом, как кишка, уходящем в бесконечность вслед за Дорогой, не имеющей ни начала, ни конца, где живут наполовину счастливые люди, любящие, но не знающие взаимной любви, он — почти никому неизвестный Свидетель Дороги, живущий в маленьком деревянном домике и достойно выполняющий свои обязанности, приносящий какую-то пользу… Ведь он, как и вы все, прекрасно осознает, что быть в вашей безграничной вселенной, вечной и бесконечной, хотя бы наполовину счастливым — невиданная роскошь! Ведь в ней по определению не может быть никого, кто может быть счастлив более, чем наполовину. И он преспокойненько сидит здесь, затерявшись в бескрайних просторах, не причиняя никому вреда… Но, поверьте, он, как корень самого ядовитого сорняка, только и ждёт момента, чтобы распространиться везде и всё отравить… Уж кому-кому, а мне-то это хорошо известно!.. На данный момент я вытравил его повсюду, в таком количестве миров и в стольких их вариациях, что не счесть, почти очистил, можно сказать, мироздание от него… Остался только вот этот корешок… Вырви его, и с ним будет навсегда покончено…

— Извините!

Этот женский голос был мне знаком! Тонкий, звонкий, нежный, — кажется, ничего не может быть тоньше, звонче и нежнее! Люди за спиной Геродота расступались, пропуская кого-то, — толпа была похожа на темную воду, прозрачную и глубокую, куда свет не может проникнуть, не имеющую дна, — и что-то медленно всплывало на поверхность. Не что-то, а кто-то раздвоенный. Два совершенно одинаковых человека, нонсенс этого мира, практически чудо — Гертруда и Аделаида — честно говоря, я не помнил, кто из них поперечница Геродота, в которую из них он влюблен, а какая влюблена в него, — да и неважно это было в данном случае, — они не предстали передо мной раздельно, — словно из зеркала вышло два оживших отражения одного человека, после чего он разбил его, а сам бесследно исчез. Отражения не могли существовать друг без друга, — возможно, воспринимали окружающий мир бинокулярно или стереоскопически, как два глаза, которые по-разному видят одно и то же, а мозг благодаря сложному процессу фузии сливает две разных картинки в одну, объёмную. Даже Уроборос был слегка удивлён и восхищён этими живыми отражениями невероятно красивого и утонченного человека, но удивлён и восхищен он был через меня.

— О! Какая приятная встреча! И вы здесь! — проявил Уроборос радость через меня. — Попали, так сказать, в круг избранных, которых, впрочем, довольно много. Хотите мне что-то сказать? Я вас с особенным вниманием выслушаю.

Гертруда и Аделаида или Аделаида и Гертруда, плечом к плечу, вышли вперёд, оставив у себя за спинами Геродота, который словно утонул в них и был этому безмерно рад.

— Да, — заговорила одна из девушек, вероятно, Аделаида. — Нельзя ли вас…. Ну, то есть Альфреда, не трогать и оставить здесь под нашу ответственность?.. Если это имеет какое-то значение, то мы можем дать ему развернутую положительную характеристику с места работы. Он пишет интересные отчеты, полные переживаний и добрых мыслей, что, несомненно, является заметным и значительным вкладом в жизнь нашего локального сообщества. Мы можем взять его на поруки, присматривать за ним. Он сам, я уверена, даст вам обещание не делать ничего плохого… И, когда придёт время, он спокойно исчезнет, растворится в вечном забвении, чтобы никогда и нигде больше не всплыть на поверхность… Неужели этого мало?

Я смотрел в лицо Аделаиды, и в это мгновение оно казалось мне самым прекрасным лицом из когда-либо и где-либо мной виданных. И, несомненно, Уроборос не готов был это оспорить, что не помешало ему остаться собой: