Уроборос. Проклятие Поперечника

— Как? Что они могут нам сделать? — спросил я, не скрывая раздражения, потому что, реально, не понимал, чем эти, так называемые лесовики, могут кому-либо навредить. Ими, действительно, буквально кишел Лес — казалось, они прячутся за каждым кустом и деревом, но назвать их хитрыми, агрессивными и, тем более, опасными я никак не мог, безобиднейшие создания, боящиеся собственной тени, всегда очень вежливые, издалека наблюдающие, спрашивающие разрешения подойти ближе, говорящие тихо, ничего не требующие и не просящие, задающие скромные вопросы, рассказывающие непримечательные эпизоды из своей жизни, жалеющие себя и всех остальных, часто плачущие по малейшему поводу, моментально исчезающие, стоит им лишь заподозрить, что собеседник начал ими по какой-то причине тяготиться.

— Смотрю, ты прямо рвешься получить новое имя Наивный-дурак… Тебе это надо? Ты что, думаешь лесовики просто так в лесу прячутся, из чистой любви к природе? Просто так они к нам со своими расспросами и рассказами лезут? Плачут на каждом шагу, нас разжалобить пытаются? Да это самые коварные твари во вселенной!.. Не существует злодейства, на которое они не были бы способны. Только вот планы свои здесь воплотить не могут, ничего не получается. В свет погружаться не хотят, во тьму — боятся. В городе находиться не могут. В сущности, что такое город? Временное пристанище, остановка, вокзал: помогает понять и определиться с местом назначения и отправиться дальше в путь. А они этого не приемлют: лучше будут блуждать здесь в сумраке между деревьев, вить гнезда, подобно птицам, рыть норы, как кроты, и вынашивать злодейские планы, которым никогда не суждено воплотиться.

Лангобард был довольно убедителен, но я всё равно не верил ему: ничего кроме жалости во мне лесовики не вызывали, — не желая скрывать этого неверия, я качал головой и говорил что-нибудь в их защиту, зная, что у Лангобарда к этому времени, как правило, истощался утренний и дневной запас ворчливости, и он становился терпеливым и задумчивым: мы возвращались в замок, где неторопливо ужинали варевом и пойлом, — Лангобард с нескрываемым удовольствием, а я, естественно, со скрываемым, после чего мы поднимались на второй этаж, где Лангобард на несколько часов погружался в составление отчёта, при чём это было какое-то душераздирающее действо, которое поначалу меня шокировало и пугало до такой степени, что я невольно забивался в самый дальний угол, чтобы там попытаться уцелеть, но потом попривык и стал просто неподвижно сидеть на стуле, наблюдая за тем, как Лангобард бегает по узким проходам между нагромождением разнообразной техники, чудом выскальзывая из переплетений проводов; системные блоки компьютеров, стоящие на полу и стеллажах до потолка, мониторы, сканеры и множество приборов, назначения которых я так никогда и не понял, соединённых в сеть — гудели, мигали и ярко горели, — Лангобард начинал со спокойного прогулочного шага и тихого бурчания себе под нос чего-то неразборчивого, но постепенно разогревался, ускорялся, становился громче, ноги его дергались, словно пиная кого-то невидимого, руки выбрасывались кулаками вперёд, дубася воздух, вертелись мельничными крыльями, голова болталась на шее, как железная булава, борода летала, хлопая, подобно кнуту пастуха, во всём его теле не оставалось ни одной неподвижной частички, голос становился громче, тверже и резче, пока не доходил до рёва, от которого звенело в ушах и, казалось, вот-вот лопнут перепонки; никогда не мог я разобрать, что он там бормочет, говорит и выкрикивает, лишь отдельные слова, мешанина из слов, часто прерываемая командами — "Стоп! Стереть! Поменять местами! Продолжить!" — и ещё множеством других, коих было гораздо больше, чем самого отчёта; мне иногда вообще казалось, что весь итоговый текст, который Лангобард надиктовывал компьютеру таким экстравагантным способом, будет состоять из сплошных команд: какие слова и предложения удалять, какие переставлять, какие редактировать и так далее; к тому же, под конец составления отчёта, войдя в раж и доведя себя до состояния исступления, разогретый до красна Лангобард скидывал с себя одежды, голым носился по проходам, топал ногами, хлопал в ладоши и орал так громко, что весь замок резонировал и протяжно гудел, вторя ему; брызги пота и слюны разлетались от его тела во все стороны, — казалось, ещё немного и от напряжения он просто вывернется наизнанку. Вот это было бы зрелище!