Усадьба леди Анны

Над очередным письмом мужу Анна думала долго, но все же уже традиционно вложила в сверток второй лист.

Запечатала сверток, прилила коричневым воском и оттиснула простой печаткой. Гербовую муж так и не удосужился ей подарить.

* * *

Второй месяц весны катился к концу, а герцог Ангуленский так торопился в Парижель, что даже небольшая задержка всего в три-четыре дня из-за ливневых дождей вызывала у него сильное раздражение.

Он застрял в небольшом старом донжоне и хотя хозяева изо всех сил старались повеселить гостя, предлагая ему лучшие, с их точки зрения, развлечения, им казалось, что у того болит зуб.

Герцог был хмур и отказывался, как только мог вежливо, от всех предложений, целые дни просиживая в отведенной комнате у окна. Ливень стоял мутной стеной, но даже сквозь него было видно, что горная речушка, в обычном состоянии глубиной едва по колено, сейчас бурлит и с ревом тащит с берегов камни, вырванные с корнем деревья, кусты и даже труп коровы.

Бросив тупо глазеть на разбушевавшийся ручей, он достал письма жены и сел перечитывать.

«Удивительный дар… И все же, кто бы мог быть автором? Уж я-то, кажется, знаю всех франкийцев, способных сложить две строки. Возможно, новичок из провинции приехал покорять Парижель? Впрочем, Бог с ним: приеду и узнаю. Поэты, как правило, все нищие, так что он не откажется от поддержки.

Пожалуй, тут интереснее другое. То, что эта эспанка так удивительно чувствует мысли и настроения в этих строках. Возможно, она получила приличное образование?»

Он еще раз пробежался глазами по последнему письму.

Откуда эта тяга быть в путиБез остановок, лености и сна?Мы сами, словно тропы во плоти,И цель отдельно взятой не ясна.Быть может ветер, властелин дорог,Изведанных и неоткрытых трасс,Невидимый крылатый полубог,Любя за стойкость направляет нас:

На свет и новь, под парус и на бой,Чтобы никто бесследно не исчез,И смог однажды стать самим собой,Творцом своих ступеней до небес.[27]

«Иначе как желанием поддержать меня, это объяснить сложно. Возможно, мне стоит с ней увидеться? О, разумеется, я буду очень осторожен! Попрошу Луи-Филиппа сопровождать меня… И возьму с собой духовника. Или же попрошу отца пригласить ее во дворец. Так будет еще безопаснее».

Он еще несколько минут сидел, размышляя о стихах, а потом машинально дотронулся до шрама и снова помрачнел: «Пожалуй, мне можно и не волноваться… Еще вопрос, захочет ли она видеть такого… такого…»

Затихшие было воспоминания о собственном уродстве не добавили хорошего настроения. Зато мысли о встрече с женой трусливо спрятались где-то в глубине сознания.

«Нет уж… Письма отправлять друг другу гораздо удобнее. Хотя…»

Он даже сам себе боялся признаться, что хочет простой человеческой беседы.

Не о политике и дворцовых делах, как с отцом и братом.

Не о деньгах и светских новостях, как с матерью.

Не о «любви» и страсти, как с другими дамами.

«Интересно, какая она в жизни? Конечно, хорошо, что ей нравятся стихи и у нее есть вкус к ним, но… она может быть очень разной. Надо бы написать этой, как ее там… мадам Трюффе и спросить, что эспанка представляет из себя. Отличная мысль! Как приеду в Парижель, сразу же отправлю гонца. В конце концов, они там живут вместе уже больше полугода. Экономка должна знать о ней многое. Да! Отличная мысль, а письмо можно написать и прямо сейчас. Все равно отсюда не выбраться еще пару дней точно. А отправлю уже из дома.».

Он вышел из комнаты и поймал проходившего мимо слугу:

— Любезный, принеси мне перо и чернила.

— Так это… ваша светлость, — неуклюже поклонился здоровяк, — это надобно баронессу спрашивать. Только у нее и есть такое.

— Значит, сходи и спроси.

Распаковывать свои вещи Максимилиан не желал: как только путь станет безопасным, он покинет эти надоевшие ему края. Он надеялся, что попадет в Парижель к концу месяца.

* * *

Мадам Трюффе прибыла поздно вечером. Бертина, командовавшая горничными, устроила и ее, и остальных гостей в левом крыле дома, там, где были комнаты учителей и мадам Селин.

Охрану временно разместили в полупустой казарме. Телеги с багажом загнали под навес, и дом затих.

Утром, за завтраком, Анне был представлен молодой очаровательный племянник покойного мужа госпожи Трюффе:

— Огюстен де ля Шапут, ваша светлость!

Высок ростом, широкоплеч и широкогруд. «Пожалуй, даже симпатичен», — подумала герцогиня.

Только вот пижонские, завитые в колечки усики под крупным римским носом вызвали улыбку Анны.

«Чем-то он похож на носатого павлина». Голубые глаза с поволокой с восхищением смотрели на герцогиню. Лазоревый с золотом костюм необыкновенно шел ему. Месье Огюстен поклонился, небрежно откинул прядь темных волос и сказал:

— Восхищен вашей красотой, ваша светлость!