Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи. Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев

Джеффри Монтейт – последний в моем списке претендентов и единственный, кто все еще активно занимается наукой, поэтому то, что он попал в этот список, может вызвать удивление. Со времени жизни Гумбольдта, Уоллеса, Прингла и других прошло достаточно много лет, чтобы накопилась внушительная коллекция видов-тезок. Кроме того, все они, за исключением, пожалуй, только Стейермарка и Кушеля, работали в те времена, когда большая часть мира только открывала свои тайны для западных биологов-исследователей, причем они сами сыграли в этом заметную роль. По сравнению с ними Монтейт просто младенец. Этот австралийский энтомолог родился в 1942 г., но в его честь уже названо 225 видов и 15 родов. Такая лавина имен, по-видимому, отражает две стороны карьеры Монтейта. Во-первых, он был куратором двух крупнейших в Австралии музейных коллекций насекомых и позвоночных и с энтузиазмом отправлял коллекции экспертам-систематикам, которые определяли образцы, неизменно обнаруживая в ящиках и коробках новые виды и называя некоторые из них в честь Монтейта. Во-вторых, подобно Кушелю, он сам собрал сотни тысяч образцов, возглавляя экспедиции в горы Северного Квинсленда и Новой Каледонии. В то время их фауна была практически неизвестна западной науке – это были последние неисследованные земли на планете, каким был весь мир во времена Уоллеса, Дарвина и Гукеров. Вот как сам Монтейт рассказал об этом:

«Я был полевым биологом тогда, когда оставалось еще много непокоренных вершин. Со мной были единомышленники, которые тоже… не жалели сил, стремясь попасть в неизведанные места, любили путешествовать налегке, чтобы оставить в рюкзаке побольше места для образцов, любили сидеть на корточках вокруг костерка под противомоскитной сеткой, пока готовился ужин, а брызги дождя мочили наши задницы… любили опрыскивать замшелые стволы деревьев и смотреть, как сыплются вниз неизвестные науке крошечные твари. На каждой из древних гор в тропической зоне Северного Квинсленда обитали целые сообщества неизвестных нам странных насекомых и паукообразных. А когда мы почти досконально исследовали эти горы, выкачав из них все, что только можно, появилась возможность отправиться в Новую Каледонию, и там во влажной тропической зоне мы обнаружили столь же неизученные и еще более высокие горы, протянувшиеся на 500 миль вдоль этого необыкновенного, уединенного острова»[61]

.

Назвать новый вид в честь того, кто его обнаружил, – обычное дело, а у Монтейта было и желание, и возможность собирать образцы все новых и новых видов.

Вот и определились наши претенденты на победу – Дарвин и еще десяток человек, почти его догоняющих. Возможно, вы заметили странное упущение. А где же в этом списке Линней? В конце концов, он не только изобрел нашу систему научного наименования, но и тем самым обеспечил возможность называть виды в честь людей. Его роль в развитии систематики как науки можно без преувеличения считать основополагающей; кроме того, он дал названия тысячам видов. И все же, похоже, в его честь названо «всего» около сотни видов – тоже немало, но гораздо меньше, чем у куда менее известных ученых вроде Прингла и Монтейта. Неясно, почему виды в честь Линнея называли так редко. Может, дело в том, что он сам собрал не так уж много образцов, а работал в основном с теми, которые присылали ему студенты и коллеги, путешествовавшие по миру, в то время как Линней (большую часть времени) оставался в Упсале. А может быть, давать название в его честь просто представляется слишком банальным.

Какова бы ни была причина, Линней (который явно считал, что достоин любых мыслимых почестей), несомненно, был бы уязвлен тем, что не вошел в десятку победителей.