Успех

Бог ты мой, во что только господа художники превратили «Пудреницу»! Куда девался восемнадцатый век, изысканная кафельная облицовка, вся эта светская утонченность. Сегодня здесь, под небесным сводом, искусно расписанным звездами и подсвеченным зелеными и красными фонарями, раскинулась астрологическая лаборатория, танцевальная площадка для ведьм, внушавшая трепет и страх своими буйными чертями, в просторечии называемыми «бесенятами», и наивно-бесстыдными, соблазнительными ведьмами, и чистилище, где желтые и красные бумажные змеи изображали грозное пламя. Было тут и подземное царство с рекой Стикс и мерно покачивающимся на волнах челном. (Переправа для местных жителей — двадцать марок, для иностранцев — десять центов.) Боковая гостиная превратилась в лунную страну с ее величественно пустынными, причудливым, романтическим ландшафтом, а стены зала украсились забористыми баварскими поговорками. Если же у вас появлялось желание приятно и недорого отдохнуть от всех этих ужасов, достаточно было зайти в погребок, который художник Грейдерер оформил с особой любовью. Полотнища, расписанные сине-белыми ромбами баварского герба, образовали гостеприимный шатер. Внутри шатра много зелени, развевающихся флажков, вымпелов. Смешные рисунки, наивно-простодушные изречения радовали сердца.

Уже спустя час после начала празднества в «Пудренице» негде было яблоку упасть. В общем, картина была впечатляющая. Не было недостатка и в той умеренной дозе порочности, каковую Пфаундлер охотно добавлял для услады любителей «клубнички». Черное, закрытое, с длинным шлейфом платье, плотно облегавшее хрупкое, покорное тело Инсаровой, счел бы благопристойным даже самый придирчивый ревнитель нравственности, и тем не менее оно действовало так, что даже мышиные глазки на шишковатом лице Пфаундлера загорелись восторженно похотливым огнем, хотя ему-то уж были отлично известны все уловки его танцовщицы. Фон Дельмайер и его приятель в костюмах «дам сомнительного поведения» производили соответствующее впечатление как раз благодаря своим наигранно скромным манерам.

Однако таких костюмов было немного. На празднестве почти безраздельно властвовали простота нравов, беззаботное веселье, безудержный баварский разгул.

Казалось бы, все складывалось так, как этого хотел г-н Пфаундлер, однако он заметно нервничал и был необычно груб, особенно со своими любимцами. Например, с г-ном Друкзейсом, изобретателем шумовых инструментов и всевозможных любопытных игрушек, создавшим в своей области совершенно уникальные вещи, скажем, рулон туалетной бумаги, который, едва отрывали листок, начинал исполнять народные мелодии «Ты сердцем верен будь и прям» и «В прохладном тихом гроте».

Господин Пфаундлер даже мысли не допускал, чтобы солидное, хорошо организованное празднество могло обойтись без Друкзейса, и потому поручил ему для бала «ночных бродяг» создать хитроумные инструменты, исполняющие самые неожиданные музыкальные мелодии. Тем не менее он резко оборвал почтенного изобретателя, задавшего ему какой-то безобидный деловой вопрос.

На празднество явилось много именитых и высокопоставленных гостей, но один — отсутствовал, что и было причиной плохого настроения г-на Пфаундлера. Он пошел даже на то, что собственноручно послал этому человеку письменное приглашение, хотя писать для него было пыткой. Однако Пятый евангелист не приехал в прошлый раз и сегодня тоже не пожелал приехать. Это задевало г-на Пфаундлера за живое. Он грубо накинулся на озадаченного изобретателя, потом вслух обругал байбака Гесрейтера и толстуху фон Радольную. Эти люди, способные всю жизнь просидеть на собственном заду, вечно опаздывают.

Когда эта парочка, изрядно опоздав, наконец прибыла, то оказалось, что они задержались по весьма серьезным обстоятельствам. Они надеялись, что в этот раз смогут привезти с собой кронпринца Максимилиана. Но тому в последний момент совершенно неожиданно пришлось уехать в Мюнхен. «Политическая ситуация», — туманно и многозначительно, с таинственным видом, объяснил г-н Гесрейтер. Насколько г-ну Пфаундлеру удалось понять, вожди оппозиции на тайном совещании решили добиваться референдума по вопросу о конфискации имущества владетельных князей, и принц после долгих телефонных переговоров с графом Ротенкампом и главой партии землевладельцев Бихлером тем же вечером отбыл в Мюнхен.