Успех

Стихия танца увлекла всех баварцев до единого. Даже Пфаундлер и тот не удержался. Его бумажная корона съехала набок, цепь подпрыгивала на жирной груди. Но мышиные глазки, прятавшиеся под шишковатым лбом, что-то быстро прикидывая, зорко следили за Тюверленом и Инсаровой, которая немного растерялась в незнакомом танце. Художник Бальтазар фон Остернахер уверенно, с изяществом кружил свою партнершу, теннисистку Фанси де Лукку. Много глаз было приковано к этой прославленной паре. В объятиях чернобархатного гранда чемпионка по теннису казалась еще более изящной, решительной и порочной. Одетая в темно-красное платье, она изображала орхидею, распускающуюся, как она утверждала, лишь по ночам, что, однако, всеми единодушно оспаривалось. Временами она негромко вскрикивала от страха или удовольствия, склоняясь к партнеру своим гордым, радостным похотливым горбоносым лицом. Г-н Гесрейтер танцевал франсез с г-жой фон Радольной несколько торжественно, задумчиво и церемонно. Оба были довольно молчаливы. Танцевало франсез и много иностранцев, они очень старались не спутать сложных фигур и подбрасывали вверх женщин хоть и неловко, но с азартом. В своих утрированных костюмах буфетчиц из бара с высокомерно презрительной улыбкой на лицах танцевали франсез господа Эрих Борнхаак и фон Дельмайер. Танцевал и председатель земельного суда доктор Гартль, честолюбивый судья, снискавший известность процессом Крюгера. Он был человеком состоятельным и обычно проводил конец недели на собственной вилле в Гармише. В эти годы инфляции, когда чиновникам, вынужденным довольствоваться одним только жалованьем, жилось нелегко, он приглашал к себе на виллу кое-кого из коллег. Сегодня трех своих гостей он привел на бал «ночных бродяг». Все четверо высоких государственных чиновников тоже танцевали франсез, ибо это был достойный танец, получивший признание еще во времена монархии. Доктор Прантль из верховного суда при каждом поклоне произносил: «Кончил дело — гуляй смело», на что его визави отвечал: «Горек труд — сладок плод». Доктор Гартль, танцуя, объяснял своей даме, что в нынешние времена поголовной распущенности, при всей его терпимости, поневоле приходится проявлять строгость. За последние годы он и трое его коллег приговорили различных обвиняемых в общей сложности к двум тысячам тремстам пятидесяти восьми годам тюремного заключения.

Фортиссимо всего оркестра, громкие крики. Ликующие возгласы «ночных бродяг». Пролитое вино. Кельнеры у опустевших столиков, выливающие, чтобы нагнать счет, шампанское в ведерки со льдом. Духота, увядающие цветы. Запах кушаний, потеющих мужчин, разгоряченных женских тел, растаявшей косметики, исступленная игра музыкантов. Изобретатель Друкзейс, приводящий в действие свои хитроумные инструменты, расставленные во всех углах. За столиком в одиночестве, с «курочкой» на коленях, что-то бормоча себе под нос и отбивая такт ногой, сидел увитый виноградной лозой Орфей — Грейдерер, все сильнее накачиваясь вином.

Внезапно Тюверлен очутился лицом к лицу с Иоганной. Она чуть сбоку от него танцевала с Пфистерером. Он даже не пытался скрыть радостного удивления. Со времени того разговора в кондитерской «Альпийская роза» он почти не виделся с Иоганной. Тогда он не совсем понял, почему она, собственно, обиделась. Наверно, он не проявил должного интереса к бессмысленной аудиенции у кронпринца, значение которой она так преувеличивала. Допустим, но ведь он пришел после любопытного разговора с Преклем и очень хотел продолжить его с ней, Иоганной. Неужели это достаточное основание для обиды? Он попытался убедить ее здравыми доводами. Однако Иоганна, обычно признававшая только справедливость, на этот раз не желала внять голосу разума. «На нет и суда нет», — решил он, пожимая плечами. Его волновал спор с инженером Преклем, его литературные планы, обозрение для Пфаундлера, да к тому же неустроенные денежные дела: махинации брата грозили ему потерей всей его доли наследства. Его жизнь была заполнена до предела.

Теперь, оказавшись напротив Иоганны и, как принято в этом танце, обнимая ее, чувствуя прикосновение ее тела, он понял, как сильно ему недоставало ее. Теперь он исправит то глупое недоразумение, наладит прежние отношения. Разве он для нее всего лишь «кавалер»? Неужели его можно упрекнуть в гордыне и позерстве? Нет, его нимало не пугает, если она гневно наморщит лоб, вновь его оттолкнет. Он почти забыл о своей русской партнерше, а все положенные фигуры с Иоганной затягивал до неприличия.