Успех

Но вот появляется на арене человек, останавливается перед ложей префекта, снимает треугольную шляпу — это тот; кто должен убить быка. Конечно, он не Монтилья Второй, но все же матадор с именем, и ему хорошо платят. Он останавливает быка. В левой руке он держит мулету, в правой — шпагу. Подойдя к быку почти вплотную, мулетой манит животное к себе — на цыпочках, сомкнув ноги, непринужденно и хладнокровно, слегка отстраняется, и животное проскакивает мимо, пронзив рогами пустоту. И все начинается сначала. Он управляет разъяренным быком, словно марионеткой на проволоке, малейшее неверное движение грозит ему смертельной опасностью. Каждый поворот сопровождается восторженным ревом тринадцати тысяч глоток: повороты следуют один за другим, туда и обратно, с очень короткими интервалами, и огромный амфитеатр сотрясается от коротких ритмичных хлопков и восторженных завываний.

Поединок близится к концу. Матадор стоит, напрягши плечи, прямо против быка, невысокий, изящный, держа шпагу у самой щеки. То ли ему не повезло, то ли он допустил оплошность, но шпага не пронзила сердце быка, и тот стряхивает ее. Толпа свистит, неистовствует.

Художник Грейдерер не понимает ни ликования зрителей, ни их ярости. Сосед пытается объяснить ему правила, по которым положено убивать быка. Грейдерер, толком ничего понять не может, но тоже захвачен зрелищем. Вместе с орущей, свистящей, ликующей толпой он весь дрожит от возбуждения. И когда прославленный матадор в конце концов по всем правилам искусства закалывает быка и совершает по арене круг почета, а его сосед и другие бесчисленные зрители бросают свои шляпы под ноги матадора, художник Грейдерер из Мюнхена тоже швыряет на арену свою только что купленную испанскую шляпу, стоившую ему двадцать пять песет, что равняется тысяче ста двадцати семи маркам.

Четвертого по счету быка освистали. Он оказался трусом. Почувствовав приближение смерти, животное захотело — какая подлость — спокойно умереть. Оно не обращало внимания ни на раззадоривающие мулеты, ни на презрительные выкрики. Оно выросло на ферме неподалеку от Кордовы, на плоской равнине с сочной прохладной травой, под высоким небом с парящими в нем аистами. Оно выросло до цены в три тысячи пятьсот песет. А теперь бык стоит под взорами тысячной толпы, исколотый пестрыми пиками, залитый кровью, Глухо и жалобно мычащий, пускающий мочу, жаждущий смерти. Он жмется к ограде, люди ему безразличны, и даже порох и огонь, которым его пугают, не способны сдвинуть его с места. Он не хочет возвращаться на песок, под лучи солнца. Он хочет остаться у ограды и тут, в тени, умереть.

Художник Грейдерер смотрел на быка, забыв обо всем на свете. Его хитрое, изборожденное глубокими морщинами мужицкое лицо побледнело от жалости. Он не понимает, что происходит, почему люди вопят, подбадривая то быка, то матадора. Он много раз видел, как умирали люди — дома, в своей постели, на войне, во время уличных боев в Мюнхене, в драке. Но это зрелище, песок, кровь и солнце, этот подчиненный строгим правилам бессмысленный поединок, это великолепное и отвратительное зрелище, когда на потеху зрителям ужасно и непритворно умирали жалкие клячи, могучие быки, а иногда и кое-кто из этих изящно фехтующих людей, потрясло его жадную до зрелищ душу сильнее, чем любая другая виденная им смерть.

Он возвращался к себе в гостиницу по оживленным, вечерним улицам. Дети играли в бой быков. Один из них изображал быка и, нагнув голову, несся на другого, который размахивал платком. Но быку не понравились выпады тореадора, и он его поколотил. Художник Грейдерер сидел в экипаже мрачный, в глубоком раздумье.

«Гнусное отребье, поганые скоты!» — ворчал он, вспоминая керамическую серию «Бой быков» своего коллеги. Отныне в мозгу художника Грейдерера навсегда запечатлелся образ живого быка, прижавшегося к изгороди, пускающего мочу, безразличного к людям, шпагам, пестрым платкам, жаждущего лишь одного — умереть в тени.

2

Баварец в Париже

Иоганна сидела в Париже. Ждала. Приезд тайного советника Бихлера во Францию все откладывался. Могущественный баварец был весьма своенравен. К тому же он любил окружать себя ореолом загадочности. Никто не знал точно день его прибытия.

Тем временем г-н Гесрейтер развил кипучую деятельность: осматривал фабрики, устраивал конференции, много разъезжал. Он старался свести Иоганну с самыми различными людьми: может быть, кто-нибудь из них окажется ей полезным. Но она относилась к этому скептически и предпочитала по возможности бывать одна.

Итак, она сошлась с г-ном Гесрейтером. Трудно быть неучтивой по отношению к этому обходительному, ласковому и заботливому человеку. Предупредительный, чуткий, он старался предугадать малейшее ее желание. И тем не менее, — и это было несправедливо, — он часто раздражал ее. Способен ли он вообще безоглядно отдаться чувству? Ни разу, кроме той первой ночи, она этого не ощутила.