Успех

Обхватив узловатыми пальцами бокал граненого стекла, Флаухер мучительно придумывал ответ, который мог бы задеть врага за живое. Он взглянул на свою потертую манжету: она была туго накрахмалена и натирала на сгибе руку. Он вспомнил об изматывающем страхе и мучительных треволнениях последней недели. Вспомнил, как впервые услышал о предстоящих изменениях в составе кабинета и что все будет зависеть от Клепка. Как вначале не хотел этому верить. Как потом узнал, что так оно и есть. Как дрожал от страха и ярости, что теперь навсегда уплывет все, чего он добился ценою стольких унижений и пота. Как его душила злоба на Кленка. Как он подумывал, не подать ли ему в отставку, — все равно Кленк его прогонит, так уж лучше уйти самому. Как он так и не решился на это, а сидел и ждал, когда Кленк нанесет удар. Как затем, вопреки всем ожиданиям, именно его оставили в правительстве. Как он облегченно вздохнул. Как затем, именно потому что его пощадили, ярость против Кленка вспыхнула в нем с особой силой. Они постоянно обменивались колкостями, причем всегда последнее слово оставалось за Кленком. Однако никогда еще они не высказывали своего мнения один о другом так резко, как сейчас. А поскольку Флаухер был убежден в своей правоте, в святости дела, которое он отстаивал, то в ответ на чудовищную наглость Кленка, в ответ на циничное признание, будто он только для собственного развлечения оставил на ответственном государственном посту человека, по его мнению совершенно неспособного, — должен же господь в ответ на эту дикую наглость ниспослать ему, Флаухеру, слова, которые унизили бы врага. Уставившись на потертые манжеты, выступавшие из рукавов его немодного, сшитого из грубого сукна костюма, и по-прежнему сжимая в руке бокал граненого стекла, он торопливо, беспомощно и мучительно искал ответа. Но так ничего и не придумал, и наконец без злобы, а скорее даже печально сказал:

— До чего же вы суетный человек, Кленк.

Кленк ожидал услышать какую-нибудь беззубую колкость. Как ни странно, но бесстрастное замечание этого болвана Флаухера задело его. Да, ничего лучшего Флаухер придумать не мог. Кленк это Кленк и пишется Кленк, он — министр юстиции и безраздельный владыка земли Баварии. Казалось бы, ему плевать на мнение о нем Флаухера, да и вообще, что это означает: «Такой-то — суетный человек». И все-таки пикировка с Флаухером на этот раз не доставила ему никакой радости. Такса Вальдман зевнула. Вино в бокале по цвету напоминало мочу. Кленк понял, что и от вечера в «Тирольском кабачке» он не получит никакого удовольствия.

Он поднялся и вышел. Раздосадованный, направился в находившееся неподалеку кабаре Пфаундлера. Там он подсел к г-же фон Радольной и барону Тони Ридлеру, предводителю местных ландскнехтов. Здесь, за бутылкой красного вина особо тонкого букета, которое подавалось у Пфаундлера, он понемногу забыл о Флаухере. Небрежно поглядывая на эстраду, попивая вино, с медлительным добродушием спорил с г-жой фон Радольной, которая, вопреки своему убеждению, утверждала, что считает принятие закона об отчуждении имущества бывших влиятельных князей вполне реальным. Побеседовал о делах с Пфаундлером, поддел Тони Ридлера насчет спортивного обмундирования его нелегальных отрядов ландскнехтов.

Вдруг, словно выследив крупную дичь, заинтересованно спросил, невольно потянувшись к маленькой эстраде:

— Что это за девица?

На эстраде скользящими, какими-то клейкими шажками танцевало хрупкое создание с раскосыми, покорными, порочными глазами.

— Она сегодня не в настроении, — заметил Пфаундлер. — Придется снова ее пропесочить.

— Собственно говоря, закон о конфискации имущества вас, Кленк, должен волновать не меньше, чем меня. Скорее даже больше: ведь вы честолюбивы! — заметила г-жа фон Радольная.

— Как ее зовут? — спросил Кленк.

— Инсарова, — ответил Пфаундлер, — вы что, о ней не слыхали?

Нет, Кленк прежде ни разу ее не видел. Танец кончился, публика вяло поаплодировала. Разговор перешел на другие темы.

— Она будет еще выступать сегодня? — немного спустя поинтересовался Кленк.

— Кто? — спросил Пфаундлер.

— Ну эта, как ее там зовут? Эта ваша русская?

— Нет, — ответил Пфаундлер. — К сожалению, в двенадцать кабаре закрывается. Но она будет рядом, в «Клубе полуночников».

— Шикарная женщина, не правда ли? — с улыбкой собственника на красивом, наглом лице произнес предводитель ландскнехтов Тони Ридлер.

Кленк заговорил с г-жой фон Радольной. Чуть позже он обратился к предводителю ландскнехтов:

— Кстати, вы оказали бы услугу всем нам, да и себе тоже, если б перестали столь явно афишировать пребывание майора фон Гюнтера в вашем поместье.

— Майора фон Гюнтера? — переспросил Тони Ридлер. — Дорогой Кленк, каким образом вы намерены помешать Гюнтеру открыто находиться в моем поместье, если мне это приятно?

Он нагло уставился на Кленка своими карими глазами, белки которых отливали желтизной.

— Человека можно, к примеру, арестовать за лжесвидетельство, — довольно холодно сказал Кленк.

Надменное лицо барона Ридлера побагровело.