Успех

Наконец он добрался до «Тирольского кабачка». Похоже, тут он сможет отыграться за бездарно потерянное время. Здесь сидели Грейдерер и Остернахер. Было забавно наблюдать за ними. Грейдерер занял прочное место среди здешних знаменитостей, и странная тесная дружба связывала теперь маститого, утвердившегося в истории искусства профессора Остернахера с быстро опустившимся после недолгого успеха автором «Распятия». Остернахер, человек изысканного вкуса, обычно весьма разборчивый в отношении женщин, которых он готов был терпеть возле себя, этот художник, писавший исключительно богатых, экстравагантных дам высшего света Европы и Америки, спокойно переносил доступных «курочек» Грейдерера и все его вульгарные развлечения. Грейдереру очень льстила эта дружба. Остернахер вел с ним долгие беседы об искусстве. Никто, кроме Остернахера, не удосуживался вникнуть в сбивчивые, напыщенные рассуждения мужиковатого баварца, и лишь один Остернахер понимал его. У Грейдерера, несомненно, были любопытные замыслы. В его творчестве была та же страстность, что и у самого Остернахера в прежние времена. И Грейдерер творчески развивал те идеи, на которых он, Остернахер, застыл. Бывший новатор Остернахер внимательно прислушивался, осторожно прощупывая и вызнавая, над чем работает его собеседник и особенно над чем он собирается работать. Примеривался. И чем больше Грейдерером овладевали вялость и лень, тем больший прилив энергии ощущал Остернахер. Собирал воедино множество обрывочных, фрагментарных замыслов Грейдерера. Тщательно подбирал и склеивал осколки идей своих и своего нового друга. Черт побери, он, Остернахер, еще себя покажет!

Кленк подсел к обоим приятелям. Он догадывался о причинах, заставлявших Остернахера нянчиться с этим простолюдином. Ему не терпелось посмотреть, как будет изворачиваться этот утонченный г-н фон Остернахер. Он спровоцировал простодушного Грейдерера на весьма компрометирующие высказывания, и Остернахеру против воли пришлось с ними согласиться. Своими одобрительными возгласами Кленк подстрекал Грейдерера ко все более резким выпадам против «господства в искусстве могущественной клики и фарисейства этих людей», а Остернахер вынужден был поддерживать все эти оскорбления, которые вполне можно было отнести и на его счет.

Только после этой разминки Кленк не торопясь, с приветливой улыбкой перебрался к Флаухеру. Тот сидел вместе с депутатом от избирательного округа Оберланцинг Себастьяном Кастпером. Вражда с Кленком стала для Флаухера столь же жизненно необходимой, как редька, пиво, политика, такса Вальдман. Он побаивался и одновременно страстно жаждал схватиться с Кленком.

Он ворчливо спросил Кленка, что тот думает относительно дурацкой истории у Галереи полководцев. Теперь там собираются установить новый памятный камень, — правда, на этот раз уже не в заставленной Галерее, а рядом, на улице. По этому поводу «истинные германцы» устроили демонстрацию и заодно избили какого-то американца, приняв его за еврея. Произошло неприятное объяснение с американской миссией. Флаухер находил домогательства Руперта Кутцнера, который в этой истории вел себя крайне вызывающе, хотя и чрезмерными, но оправданными. Депутат от Оберланцинга, смиренно внимая каждому слову великого поборника баварской автономии, усердно и одновременно почтительно поддакивал ему. Кленк же, наоборот, высмеивал Кутцнера, его глиняное величие, его жалкую болтовню. Здесь у Кленка с Флаухером были принципиальные расхождения. Министр Флаухер поддерживал «истинных германцев», а Кленк, всячески используя движение в своих интересах, считал, однако, что Кутцнера надо осаживать каждый раз, когда он в силу своего характера слишком наглеет.

— Боюсь, — выбивая трубку, заключил он, — что однажды нам придется подвергнуть этого Кутцнера психиатрической экспертизе.

Флаухер с минуту помолчал, потом вдруг необычно тихим голосом, глядя Кленку прямо в глаза, произнес:

— Скажите, Кленк, зачем же вы оставили меня в правительстве, если все время издеваетесь надо мной?

Он говорил довольно тихо, но вполне отчетливо. По-собачьи преданного ему Себастьяна Кастнера он не стеснялся. У депутата от избирательного округа Оберланцинг, столь неожиданно ставшего свидетелем спора двух могущественных властителей, душа ушла в пятки. Ему, в общем-то маленькому человеку, это грозило большими неприятностями. Он встал, несколько раз пробормотал, заикаясь: «Простите, господа», — и нетвердыми шагами, без всякой надобности, направился к уборную. Флаухер, вытянув шею и вскинув шишковатую, квадратную голову, повторил, стараясь глядеть Кленку прямо в глаза:

— Почему вы оставили меня в министерстве?

Кленк слегка наклонился, искоса взглянул на рассвирепевшего человека напротив и сказал:

— Видите ли, Флаухер, я и сам иногда задаю себе тот же вопрос.

И тогда Флаухер ответил:

— Для меня, Кленк, работать вместе с вами — удовольствие маленькое, — и сердито оттолкнул таксу Вальдман, которая терлась о его ногу.

— Зато для меня, Флаухер, огромное, — продолжая выбивать трубку, сказал Кленк.