Утешение философией

5. Есть две вещи, от которых зависит вся действенность людских деяний, а именно, воля и могущество; если одной из них не обретается, ничего совершить нельзя. 6. Ведь если отсутствует воля, человек даже не приступает к тому, чего не желает исполнить; если же могущества нет, воля тщетна. 7. Посему, если видишь человека, желающего достичь того, чего ему достичь никак не удается, можешь не сомневаться, что он лишен силы добиться желаемого. — Это ясно, — говорю, — и со всех сторон неоспоримо. — 8. Если же видишь человека, который достиг желаемого, усомнишься ли в его могуществе? — Никоим образом. — 9. Но всякий в том, что в состоянии сделать, должен считаться сильным, а в том, чего не может, бессильным. — Признаю. — 10. Помнишь ли,— говорит, — что из предыдущих рассуждений выведено, что всякое намерение воли человеческой, хотя и движимое различными побуждениями, имеет целью блаженство? — Помню, что это тоже было доказано. — 11. Припоминаешь ли, что блаженство есть само благо и таким образом, когда ищут блаженства, все желают блага? — Не припоминаю, а крепко держу это в памяти. — 12. Итак, все люди, добрые и дурные равно, в едином для всех устремлении стараются достичь блага? — Да, вывод таков.— 13. Но несомненно, что добрыми делаются через достижение блага?—Несомненно. — Итак, добрые достигают желаемого? — Похоже, что так. — 14. Дурные же, если бы достигали желаемого, то есть блага, дурными бы быть не могли. — Да. — 15. Итак, коль скоро и те и другие ищут блага, но одни его достигают, а другие ничуть, можно ли сомневаться, что добрые могучи, а дурные бессильны?— 16. Кто в этом сомневается, — отвечаю, — не в состоянии разуметь ни природу вещей, ни последовательность рассуждений.

17. — Далее, — говорит она, — если есть два человека, коим предложено одно и то же и сообразное природе, и из них один делал бы это средствами, согласными природе, и исполнил, а другой, не в состоянии справиться с этой природной задачей, воспользовался способом, отличным от того, что подобает природе, и не исполнил предложенного дела, но подражал исполнившему, кого из них ты сочтешь сильнейшим? — 18. Хоть я и догадываюсь, к чему ты ведешь, но хочу услышать это с большей ясностью. — 19. Будешь ли отрицать, — говорит, — что ходьба сообразна человеческой природе? — Никоим образом. — 20. Не сомневаешься ли в том, что это природная работа ног?—Нимало. — 21. Итак, если кто-нибудь, могущий ступать ногами, ходит, а другой, у которого ноги эту природную работу совершать не способны, силится ходить, опираясь на руки, кто из них может по праву считаться сильнее? — 22. Сплетай доводы дальше: никто не усомнится, что человек, способный исполнить природную работу, сильней того, кто этого не может.— 23. Но высшего блага, которое равно предложено дурным и добрым, добрые ищут посредством природной работы, то есть добродетелей, а дурные силятся получить разными вожделениями, в чем нет природной работы, служащей достижению блага; или ты мыслишь иначе? — 24. Нимало; ведь ясно и то, что отсюда следует. Из того, с чем я уже согласился, необходимо вытекает, что добрые могучи, а дурные бессильны. — 25. Хорошо, — говорит, — ты меня обгоняешь; это признак, как обычно надеются врачи, природы уже воспрянувшей и противящейся недугу. 26. Но так как я вижу, что ты весьма скор на разумение, то насыплю груду доводов; посмотри, сколь велика слабость порочных людей, которые не могут достичь того, к чему их ведет и почти нудит природная наклонность. 27. А что бы случилось, если б они лишились столь великой и почти неодолимой помощи от путеводной природы? 28. Подумай, какое бессилие владеет злонравными людьми. Они ведь ищут не маловажных и смехотворных наград{153}

, коих достигнуть и получить не могут, но изнывают там, где обретается вершина и итог всего сущего, и не находят, злосчастные, успеха в том, над чем одним денно и нощно трудятся, в то время как силы добрых людей в сем отменно видны. 29. Ведь как того, кто, ступая ногами, смог бы достичь до места, за которым уже нет удобопроходимых путей, ты счел бы сильнейшим в ходьбе, так того, кто достигает предела всех вожделенных вещей, за которым ничего нет, ты по необходимости сочтешь могущественнейшим. 30. Отсюда следует противоположное, а именно, что люди злонравные, как представляется, лишены всякой силы. 31. Ведь отчего они, добродетель оставив, предаются порокам? От неведения блага? Но что бессильней слепоты невежества? Или они знают, чего должно искать, но страсти сбивают их с прямой дороги? Но и в таком случае они бессильны — от невоздержности, если не могут пороку противиться. 32. Или же они сознательно и добровольно покидают благо и уклоняются к порокам? но в сем случае они не только быть могучими, но вовсе быть перестают; ведь те, кто оставляет общую всему сущему цель, одновременно перестают и существовать.