Утоли мои печали

И понятное дело, что не произойти что-нибудь, что бы взорвало наконец или просто разрядило нарастающее напряжение между двумя «группировками», не могло, и оно таки случилось. Не выдержал Виталий и на очередное обращение Глафиры Сергеевны к бойкотирующим родным взорвался праведным гневом.

Швырнув накрахмаленную белую салфетку на стол резким раздраженным движением, он подскочил с места, шумно отодвинув стул, и возмутился:

– Сколько можно, ба?! – Он аж раскраснелся он гнева. – Зачем устраивать этот спектакль?! Все знают, что ты благоволишь к своему Гришеньке, совершенно ослепнув от обожания, и не хочешь видеть и понимать того ужасающего факта, что он убил деда! Всем давно понятно и известно, что это он! Между прочим, твоего любимого мужа убил!! Отравил хладнокровно и расчетливо!!

– Ну, наконец-то! – усмехнулся Григорий, изобразив преувеличенную радость. – А то я что-то не понял: куда делось ваше кипучее дружелюбие в мой адрес.

– А ну-ка, – жестким голосом потребовала Глафира Сергеевна, строго глянув на Виталия, – сядь-ка на свое место, мальчик!

– Он давно уже не мальчик! – тут же взвилась возмущением мать Виталия. – Он взрослый солидный мужчина! Кстати, известный и востребованный дизайнер! И говорит то, о чем мы все думаем, но молчим!

– Валя права, мама! – поддержала невестку Алевтина. – Вы посмотрите, он над нами еще и издевается! И Виталий прав! Сколько можно потакать твоим неразумным решениям? Мало того, что ты сделала Григория самым доверенным и близким тебе человеком, игнорируя тот факт, что он убийца отца, так ты еще и приваживаешь в доме чужих людей! – посмотрела она на Марьяну, прищурившись, словно расстреливала взглядом. – Это совершенно недопустимо и явно неадекватно! И нам давно понятно, что ты не в себе!

– Детка, детка, детка, – медленно произнося слова с нажимом, остановила дочь Глафира Сергеевна. – Если бы ты интересовалась моим здоровьем и жизнью, то доподлинно бы знала, что я регулярно прохожу обследование у всех врачей в ведомственной клинике, к которой прикреплена, как вдова Петруши. То есть в той, что подчиняется еще и органам безопасности. И у меня есть справки, удостоверяющие мою полную вменяемость и дееспособность. А еще! – вдруг загремела она голосом, полным силы и металла. – Если бы моя дочь и ее муж, моя невестка и мои внуки интересовались моей жизнью, они бы двенадцать лет назад, после прочтения завещания Петра Акимовича спросили: «А на какие средства, мама, ты живешь, если отец не оставил после себя никаких накоплений?» На что ты живешь, мама, если у тебя самая минимальная пенсия, поскольку ты была домохозяйкой, плюс небольшая доплата государства за мужа и копеечные роялти с его изобретений? На что, мама, ты содержишь усадьбу и платишь Евгении Борисовне? На какие деньги ты лечишься и покупаешь продукты? А еще спросила бы, дочь моя, на какие деньги, мама, ты накрываешь нам такие столы и кормишь-поишь всех нас, когда мы приезжаем? Ведь ни ты, ни все остальные ни разу не привезли мне даже конфет в подарок, не говоря уже о каких-то продуктах? А, Алевтина?

– Но, мам, – растерянно протянула Алевтина, – у тебя же есть деньги?

– Откуда? – спросила тем же жестким тоном ее мать. – Вам же полный расклад по деньгам дал наш адвокат в день прочтения завещания. И вы все знали, что у меня нет средств, и все равно наезжали толпой и долбили мне голову: давай продадим коллекцию, давай продадим! Все по очереди и каждый в отдельности. Так кто из нас вменяемый тут? Дети, которых не интересует жизнь матери, или она, реально смотрящая на них?

– Вы могли бы сказать нам, что вы нуждаетесь, – заметил муж Алевтины Андрей.

– А я должна об этом говорить? – посмотрела на него хозяйка пронзительным суровым взглядом. – Деньги выпрашивать? При том, что я точно знаю, что вы ответите: «Продай коллекцию и отдай деньги нам».

– Ба, ну можно было сказать, объяснить, – подхватил Костик. – Мы бы, конечно, помогли и без всякой коллекции!

– А зачем мне вам что-то говорить, когда у меня есть родные люди, которым ничего говорить не требуется? Все эти годы Павел с Лизой снабжали меня овощами, крупами, макаронами и другими продуктами, всегда на зиму все закупали и заполняли мою кладовку, ничего не спрашивая и не требуя продажи коллекции. Для них почему-то это кажется нормальным.

– Ну, дядь Павел мог бы и нам сказать, что у тебя тяжело с деньгами, – отчитал ее младший внук Игорь.

– А у меня не тяжело с деньгами, – усмехнулась Глафира Сергеевна. – Потому что все эти двенадцать лет каждый месяц мне переводит деньги мой внук Григорий. По своей личной инициативе, обойдясь без моих просьб и жалоб.