Утоли мои печали

Выяснилось, что ничего особенного делать не требуется, кроме обычных хозяйственных хлопот – принести из беседки чайник с чаем и выключить там свет, «заварить» веники в бадье, проверить температуру и посмотреть, прогорели ли дрова – простые банные дела. Григорий наполнил холодной водой переворачивающуюся кадушку для обливания после парилки.

Спросил Марьяну, почему это устройство на улице, не в самой бане, и девушка объяснила:

– Специально, чтобы вся негативная энергия в землю уходила и чтобы обливаться, когда захочется, а не только в банные дни.

А вот когда он разделся в отдельной удобной «гардеробной» комнате и, обмотав бедра выданной ему Марьяной простыней, вышел в предбанник, вот тогда она ему пояснила, что вообще подразумевалось под этим загадочным обрядом.

– Сейчас зайду в парилку и прочитаю молитву над водой и здесь над баком с холодной водой. Мы их будем смешивать, кому какая больше нравится по температуре, и обливаться после парилки. Семь раз: париться-обливаться. Помыться можно или до парилки, или после этих семи раз. А в конце обольемся на улице из кадки, и почти все. Ну и чай из травок успокоительный пьем и беседы ровные, душевные ведем, вот и весь обряд, – и добавила, скорее для себя, как понял Вершинин: – Можем по очереди в парилку ходить.

– А веничками пройтись как же? – напомнил он и спросил: – Ты парить умеешь?

– Умею, – кивнула девушка.

– Тогда давай начнем, – бодро предложил Григорий.

Ох и парилочка у них тут оказалась! Знатная! Хороша!!

Вершинин даже пожалел, что сейчас не зима и нет возможности выскочить на трескучий морозец да в прорубь сигануть. Но и водица колодезная из выведенного в баньку небольшого, но глубокого колодца, леденющая, тоже была хороша.

От души напарился! От души!

И старательно выполнял данное хозяйке слово – с большим трудом и внутренним окриком, но справлялся.

Марьяна оказалась так хороша, такой ладушкой, и полностью в его вкусе, что держаться от нее подальше вышло тяжелейшим испытанием для Григория, чуть глаза не сломал, постоянно косясь на эти прелести, хоть и скромно прикрываемые ею простыней!

А уж когда прохаживался по ней веничками, так думал, крышей съедет от запретной недоступности этой красоты.

Такая вся беленькая, шелковая, гладенькая – грудь обалденной формы: высокая, налитая, талия, животик, попка, ножки стройные!

Но сам напросился! – хмыкал про себя Григорий, волевым усилием справляясь с очередным тяжелым «приступом» желания. Впрочем, надо отдать должное, Марьяна старалась закутываться в банную простынь чуть не до подбородка и строго следила, чтобы не провоцировать его лишний раз.

Но… ладно, проехали.

Они парились, выскакивали из парилки и обливались водой, разморенно сидели за столом, попивали чаек на травках с медком и клюквой, перетертой с медом же – вкусно и в самый раз. Разговаривали, Марьяна расспрашивала Вершинина о его туристических походах, о тех местах, где он побывал и как ему там жилось. И про трудности, и про достижения.

Словом, выдался вечер бенефиса Вершинина – так она чутко выспрашивала и так, оказалось, умела слушать, распахнув свои глазищи от интереса и восторженного удивления, что он и не заметил, как многое ей поведал, даже то, что и не собирался рассказывать не только ей, а никому вообще-то.

Так они и пропарились положенные семь раз, что Вершинин в непрестанной борьбе с горячим желанием и в повествованиях о себе замечательном и не заметил, как пролетело почти мгновенно время.

Даже отругал себя мысленно – разболтался тут!

Марьяна тем временем стала торопить с обливанием из кадушки. Ничего нет проще – встал прямо под бадьей, резко дернул за веревку, и на тебя обрушивается вся масса воды – классное ощущение! И всегда неожиданное, особенно если вода холодная.

В их случае она была чуть не ледяная!

Марьяна облилась первой и тут же закуталась в простыню, хоть в темнотище ночной, резко разбитой световой щелью из открытой двери, ничего вообще не было видно. Затем и Григорий встал под кадку окатиться ледяной водицей.

И Марьяна схватила его за руку, едва он успел обернуть бедра полотенцем, и потащила за собой.

– Что, еще что-то очищающее? – усмехнувшись, полюбопытствовал Григорий.

Но она была серьезна, сосредоточенна, провела его назад в баню, усадила на лавку у дверей парилки и призвала к тишине, приложив пальчик к губам:

– Тшь-шь-шь.

И выскользнула из комнатки, оставив недоумевающего Григория гадать о том, что бы это значило. Но девушка довольно быстро вернулась, неся перед собой деревянный таз-шайку, наполненный водой, и какое-то полотно, зажатое под мышкой.

Она поставила таз перед заинтригованным происходящим Григорием, встала на колени и, подняв на него взгляд, показала рукой, что ему надо опустить свои ноги в таз.

Надо так надо, кто бы спорил – и он поставил ступни в шайку, ощутив воду приятной, ласкающей температуры.

А Марьяна…

Она посмотрела Григорию в глаза, и было что-то такое в ее взгляде, что-то такое… Перевела взгляд вниз и принялась, медленно массируя пальцами, омывать сначала одну его ступню, а потом и вторую.