Увертюра ветра (СИ)

   - Разве от себя можно укрыться за маской?

   - Можно, почему нет, - сказала она, странно отрывисто. - Разве имеет значение, как это называть? "Иллюзия", "самообман", "бегство от себя"...

   - Имеет. У каждой вещи есть имя.

   Она грустно, даже немного мечтательно улыбнулась.

   - "Имена, которые имеют значение"... как же давно это было. И как прекрасно. Ныне слова пусты, и лучше видеть за ними самую суть... или ничего не видеть вовсе, если не хочешь обмануться. Слышал, как говорят мудрецы Шектара? "Мысль изреченная есть ложь". Нынче правы они, а не мы. Время уходит.

   - Ты пытаешь убедить сказителя в том, что слова пусты? - неожиданно развеселившись, я не удержался от усмешки. - Да и что человек может понять в Слове?

   - Мне кажется, уже никто не может, - негромко ответила она. И, помедлив, добавила, подбросив пару веточек в костер. - Даже я.

   - Наше время уходит. Уже очень давно...

   - Час драконов близок, я знаю.

   - Я не о нем.

   Миринэ, вновь смотревшая в пламя костра, вздрогнула и подняла на меня удивленный взгляд.

   - Посмотри кругом, Миринэ. Нас уже почти нет. Они лишь поставят точку, сыграют финальный аккорд.

   - Ты о том, что волшебства остается все меньше?

   - А ты не замечаешь этого? Скольких еще волшебников, понимающих суть, ты знаешь? - горько спросил я. - Скольких, подобных тебе, мне?

   Она молчала.

   - Они так же сильны, так же способны... но ветер для них молчит. Они глухи и слепы, и не в силах даже заглянуть за Грань. Они не слышат Её. Не верят, не понимают. Зубрят формулы, не понимая о чем, зачем... То, что мы могли получить, просто пожелав, просто облекая мысль в приказ, для них - непосильный труд. Волшебство исчезает, блекнет, слабеет. Становится пустым набором формул и переменных. А слова - мертвеют.

   - Я знаю,- тихо сказала она. - Я тоже пробовала рассказать, объяснить, показать... но все тщетно. Война слишком нас изменила.

   - Не изменила. Только приблизила к неизбежному.

   Она не ответила, и в повисшем между нами молчании закралась горькая печаль конца осени...

   Мы сидели так близко, почти что рядом - и так далеко. Слишком многое нас разделяло: дни и годы, радости и печали, отчаянье и одиночество. Бесконечное, бескрайнее одиночество, которое, вместо того, чтобы уйти, только больнее сжало сердце...

   Мы были вдвоем, но не вместе. Одинокие и потерянные.

   - То, что ты сказал там, на Совете... - тихо спросила Миринэ, подняв на меня взгляд, неожиданно жесткий. Не взгляд, а каленая сталь. - Это правда?

   - Совету невозможно лгать.

   - Ты знаешь, о чем я, - резко сказала она.

   - Правда ли это? - повторил я, подбрасывая еще несколько веточек в огонь и вспоминая...

   Совету невозможно лгать потому, что, ступая под сень Дома Шепчущих и Внимающих, ты отрекаешься от себя. В льющимся из-под высоких сводов лиловом свете реальность теряет свои очертания, дрожит зыбким маревом, как робкое видение жарким полднем. Уходят границы, пределы, и в какой-то момент самый последний рубеж - твое Я - теряется в утренней дымке.

   ...и ты становишься Советом.

   "Почему вы не откликались на наш зов, elli-e Taelis? И почему пришли только сейчас?"

   Не голос - мысль, моя и не-моя: здесь и сейчас, в это мгновение, затерявшееся в вечности, нет Меня.

   Тот, кто прежде был Мной, не может уйти от ответа, потому что здесь и сейчас его глупые желания не имеют никакого значения.

   Я отвечаю правду - ту, от которой так долго бежал, ту, которую отказывал не только признать, но и видеть. Потому что невозможно лгать тем, кто смотрит на мир твоими глазами, и слышит фальшь в твоем голосе, как в своем.

   И невозможно лгать Ей.

   "Я думал, что путь Сказителя для меня закрыт навсегда и не считал себя достойным его".

   "Вы не слышали Зов?"

   "Нет, не слышал. Не хотел слышать".

   "Что заставило вас передумать?"

   "Встреча с fae, сожженной Песнью дракона, - веско, уверенно, четко. - И понял, что не имею права оставаться в стороне, если Час драконов близок".

   "Мы не пели Зов почти год. Почему вы пришли сейчас?"

   "Чтобы принести весть о надвигающейся буре".

   "Она грядет?"

   Голос Шепчущего звучит сухо, спокойно, нарочито бесстрастно, но я знаю, как обманчивы эти интонации, потому что чувствую каждой клеточкой тела, подрагивающими кончиками пальцев нарастающее напряжение - и страх. Потому что слышу проносящиеся в их мыслях образы, переполняющие их мысли, чувства, различаю каждый оттенок играющей в их сердцах мелодии...

   Мой дар, от которого я так долго отказывался, который пытался заставить замолчать, снова со мной и снова... нужен мне?

   "Грядет. И такая, равной которой не было с Тысячелетней ночи. Это Ее слова и Ее воля".

   Тишина. Филигранно-тонкая, хрупкая, сотканная ажурным кружевом. Абсолютная. Ни единый шорох, ни единое слово, ни единая перепуганная и оттого неразумная мысль не смели нарушить ее.

   Тихое, слабое, бесконечно усталое глухо упало в нее, как камень, канувший в воду: озеро молчания всколыхнулось и задрожало рябью.

   "Она молчит уже больше века. Молчит - и не откликается, когда мы просим Ее совета. Она отказалась от нас?"

   "Нет, не отказалась".