Увертюра ветра (СИ)

   Ей следовало бы приветствовать мать реверансом - почтительным, сдержанно радостным - и робкой улыбкой. Следовало бы. Но она осталась сидеть, даже не повернув головы в знаке внимания. Будь на ее лице написан хоть малейший оттенок чувств, и этот жест выглядел бы оскорбительным, а так - просто отсутствующим. Равнодушным. Это, конечно, не правда.

   Не вся правда.

   Иришь не выказывала истинных чувств, потому что они - слабость, а быть слабой перед матерью она не могла. Поддайся ей на мгновение, уступи хоть даже самую малость и проиграешь.

   Гнев, злость, отчаянье - все спряталось за лживым равнодушием. Лицо Иришь казалось прекрасной застывшей маской, безупречной... и неживой. Улыбка не касалась ее губ, черты не искажались ни тенью тревоги, ни радостью, а в глазах, потемневших от слез, невозможно услышать и отголосок чувств.

   Маска, не лицо. Неживая лживая маска. Чересчур идеальная, слишком совершенная, чтобы быть живой.

   Ей вдруг стало жутко, и Иришь опустила ресницы, разрывая странный и страшный взгляд с той, кто смотрит на нее из глубины зеркала.

   Зашелестели юбки, скрипнул паркет под чьими-то легкими шагами. Тяжелый, удушающе-сладкий аромат любимых матушкиных сжал грудь стальными кольцами, золотистый локон мазнул по плечу, и ее ласково обняли за плечи.

   От прикосновения матери Иришь болезненно выпрямилась, точно натянутая до звона струна, но губы не дрогнули в презрении.

   - Поверить не могу, что настал этот день, - улыбнулась Айори из зеркала. Золотой взгляд, золотые серьги, золотые кольца, золотая корона в золотых волосах, золотое шитье на пенно-золотом платье... Цвет не янтаря, не солнца, а именно золота.

   Золото... Изменчивый кровавый металл, неверный и лживый. В этом вся она - ослепительная и обманчивая, ведущая за собой во тьму. В бездну.

   - Я тоже.

   - Ну же, душа моя! Улыбнись! - улыбка - не золотая, а карминно-алая - коснулась ее губ, пальцы ободряюще огладили плечи, а сама она мягко прильнула к стулу, склонившись к дочери: - Ты будешь самой прекрасной из всех! А этот день - твоим! Все поклоны, восторги, вся музыка - твоя и в твою честь! Это ли не чудесно?

   Дрожь брезгливости и злости пробежала по рукам. Губы Иришь дрогнули, и она попыталась улыбнуться:

   - Чудесно, мама. Я ужасно рада.

   И ведь верно! Действительно - ужасно.

   Айори выпрямилась. Отошла на шаг, окидывая ее взглядом... и Иришь увидела то, что заставило ее похолодеть. Увидела самое чудовищное, самое невозможное, самое ужасающее, что только можно увидеть - и чего бы лучше бы никогда не видела и не знала!

   Иришь увидела в ее глазах любовь.

   Любовь! Все, что Айори делает и когда-либо делала, она делает не для себя - для них! Все ее лицемерие, вся эта игра масок и лживость только для того, чтобы сделать их счастливыми!

   В соответствии со своими представлениями, разумеется.

   Рыжеволосая Alle-vierry бесконечно ласково погладила ее по плечам, улыбнулась и ободряющего сказала:

   - Все будет прекрасно, душа моя. О таком мы не могли и мечтать! Я обещаю.

   Напоследок сжав ее плечи, ободряя, Айори развернулась - и, всплеснув золотистом платья, летящей, невесомой походкой покинула будуар.

   Иришь не сводила взгляда с ее отражения, исчезающего в зеркальных далях. И, не удержавшись, обернулась - сама не зная, зачем.

   - Леди-леди! - защебетали испуганные фрейлины, о которых она уже успела позабыть. - Не шевелитесь! Не делайте таких порывистых движений! Будьте осмотрительны! Ваша прическа, Ваше платье!..

   Внезапное раздражение, усиленное не проходящей мигренью и коротким разговором с матерью, захлестнуло ее с головой. Пальцы сжались: уже не нервно и отчаянно, а в попытке сдержать переполняющий гнев.

   - Прочь, - негромко сказала Иришь, прикрыв глаза. Молоточки мигрени уже ударяли в виски, заставляя ее морщиться и прикусывать губу в надежде заглушить одну боль другой.

   - Прочь! - рявкнула она, громче и злее, когда фрейлины даже не шелохнулись от прошлого ее приказа. - Немедленно! Вы не слышите приказ?

   Ставший жестоким и злым голос заставил фрейлин занервничать и засомневаться, но не исполнить приказ.

   - Нам велено... - нерешительно начала одна из девушек - та, что занималась ее прической, с серебреными ножницами - но, встретившись с уже не мглисто-туманным, а ледяным до прозрачности и ясности северных вод взглядом, осеклась. И, почтительно склонив голову, молча покинула будуар.

   Иришь с ненавистью поглядела на свое отражение. Из зеркала на нее смотрела не она сама, а кто-то другой. Хотелось сорвать с себя платье, растрепать кудри, вырвав из сложной прически все шпильки и гребни, смыть белила...

   Хотелось, но нельзя. Потому что с Айори бессмысленно воевать. Она ослеплена своей безумной любовью и пойдет на все, чтобы добиться для них счастья, даже против воли. И это ее стремление оправдает любую жестокость. Не подчинишься - заставит любой ценой.

   Иришь коснулась зеркала, соприкасаясь кончиками пальцев со той, кто смотрела на нее из зазеркалья.

   "Бессмысленно воевать..."

   Пальцы медленно заскользили вниз, не размыкая странного прикосновения.