Был митинг. Я сидела в президиуме. Мне надо было выступать, но я отказалась от волнения.
После митинга поехали выступать к студентам Института связи. О нас объявляли: «поэт-орденоносец». И приятно и совестно. Подписываться так я ни за что не буду.
На рассвете уехали в Малеевку. Снежный лес, лунные ночи, жаркие комнаты… И все это осенено светом нашего счастья.
Вертятся в голове какие-то стихи. Но трудно собраться с мыслями.
Только строки. Надо ли это?
5/2.
Вернулись с Женькой в Москву. Данька и Костя еще остались там.
Ворох телеграмм, поздравлений, писем. Даже цветы от Володи Орлова.
Совершенно чудесное письмо от Гоши. Откровенное, умное.
Вот оно.
А впрочем, не стоит ни выписывать, ни целиком переписывать. Пусть хранится со всеми. Очень здорово в нем вот что:
Считаю ценным в Вас: трезвость во взгляде на вещи, непосредственность и простоту. Берегите это.
В том, что Вы оправдаете эту честь и доверие, у меня нет сомнений. Правительство отметило Ваши достоинства, в то время как у других отмечаются заслуги.
Последняя фраза совершенно точная и замечательная.
На секции читал Светлов всю пьесу «Сказка». Мне очень понравилось. Вот за него мне действительно горько, что не отметили его поэтических заслуг. Говорят, у него с политической стороны еще в комсомоле не все в порядке.
Он поэт очень настоящий. Все хвалили.
Уткин нас хотел поддеть, сказав: «Мы все-таки понимаем: все уже по 2–3 года работаем в литературе».
Чудило, для нас это только комплимент.
Помирились с Усиевич. Даже домой мы ее с Женькой проводили.
Женька ночевал у нас.
Я почти не спала эти ночи от какого-то нервного возбуждения. Сегодня впервые хорошо выспалась. Утром искупалась, пошли с Женькой к Соколику. Он просто счастлив за нас. Хороший он, искренний, отзывчивый человек и товарищ хороший.
Серж Васильев подошел ко мне на митинге и поздравил меня, внешне очень искренне, сказал, что считает это очень правильным, заслуженным.
Но ему, наверное, здорово не по себе!
Еще бы! Мне даже страшно подумать, что было бы, если бы наоборот.
Я постаралась бы быть хорошим товарищем и искренне радоваться за других, но это было бы нелегко. А ему и подавно.
Костя вернулся вчера вечером. Женька все-таки ночевал у нас.
Утром встали тихие, просветленные. Есть не могли от волнения. Поехали за Антокольским, Костя там был. Поехали.
У Спасской башни, у розового домика, где выдаются пропуска, на лестнице толпа народу; военные и штатские и наши тут же. Потолкались немного, прошли внутрь, постояли в очереди, получили пропуска. Я вышла с пропуском и одна, тихо пошла внутрь.
Да, я забыла сказать: вчера шел снег, а все говорила: «Как приятно было бы получать орден весной». Вот сегодня, как по щучьему велению, весна, все тает, лужи, сырость, туманная теплота воздуха…
Вот я вошла, иду одна. Как будто какой-то город, тихий, сосредоточенный, занятый огромной и важной работой. Все очень обычно. Листы фанеры, покрытые мокрым снегом, дворники скалывают снег… лужицы…
Вхожу в дом. Там уже наши. Раздеваемся и поднимаемся по лестнице. Какая деловая, рабочая простота. Проходят люди, которые работают здесь, для которых это будни. Посидели в какой-то комнате перед залом.
Простые венские стулья, бутерброды и вода на столе. По очереди вызывают и размещают в большом зале:
– Товарищи с озера Хасан!
– Товарищи с завода № 8.
Вот и мы проходим и занимаем свои места – ряды стульев у правой стены. Зарисую по памяти:
<
Какой-то человек начал проверку списков, тех, кто налицо, и правильность заполнения.
Очень здорово, когда проверяют хасановцев:
– Иванов Иван Иванович, старший лейтенант.
– Есть. Теперь капитан.
– Петров Петр Петрович – воентех II ранга.
– Я. Теперь воентехник I ранга.
Здорово!
Мы шутили:
– Леонов, техник человеческих душ I ранга.
– Я теперь инженер.
Списки проверили. Короткий перерыв. Вышел Буденный. Его долго приветствовали. Сел за стол рядом с работниками 8‑го завода.
В 2 часа пришли Калинин и Горкин и несколько членов Президиума, среди них Петровский.
Началось.