Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы. Из литературного быта конца 20-х–30-х годов

В общем, мы оба перемучились, измученные, вышли в город, взяли машину, поехали сначала к Левке[474], но не застали его, потом к Даньке я, а Костя ждал меня у матери. Данечки не было, я вернулась за Костей, и мы поехали к Женьке. Там сидели до 2‑х часов, играли в карты, баловались. Женька заметил, что я – заплаканная, но я ему ничего не сказала. Мне было очень горько и трудно. Какие они оба счастливые! Ждут маленького. Если бы у меня был сейчас ребенок, мне ничто не было бы страшно. И у меня будет ребенок, будет во что бы то ни стало[475]. Тогда я скажу Косте: как хочешь. Теперь можешь и уходить, теперь я могу и одна остаться. – Но он не уйдет, не сможет. Я знаю, как вылечить этот его внезапный припадок. Знаю. Я женщина и знаю все. Но как мне горько и трудно, когда б кто знал!

10/3.

Оказывается, мы высидели ребенка. В 5 часов утра Женька отвез Софку в роддом.

Ходили на лекцию в Литуниверситет в порядке подготовки к теоретической конференции. Больше не пойду. Не могу я.

Мне Ленина прочесть и проштудировать и проконспектировать – это увлекательная работа. А лекция – это мучительно. Не усваиваю я из лекций ничего.

Потом собрались у Женьки по случаю Данькиного 25-летия и чтобы дождаться рождения младенца. Мы с Коськой, Ярка, Данька, Женька. Ребята дулись в карты, Адель Марковна[476] злилась. Опять очень поздно уехали домой. А Софка еще не родила. Бедняжка, как долго.

11/3.

Утром я купалась, ввалился Женька, сообщил, что родилась девочка. Я так и знала!

Вышли с ним. Солнце, снег тает. Зашли в РК, поговорили с Литовером о следующем собрании. Он будет делать доклад об итогах 3‑х конференций.

Ко мне пришел мальчик Купершток из Минска почитать стихи. Способно, но очень литературно, иногда неграмотно. Не знаю, выйдет ли из него что-нибудь. Хочет печататься. Направила я его к Мишке Матусовскому – в «Молодую гвардию». – Учится он в киноинституте на сценарном факультете. Живет в общежитии, говорит, что нуждается в деньгах, хотел бы подработать. Говорит, что я, вот, многого добилась в 23 года. Если бы ты знал, милый, как я мучилась и голодала в 19 лет! А ему тоже еще только 19.

А вечером был Женькин вечер в Доме журналиста. Должны были читать он и Яхонтов, но этот в последнюю минуту отказался, и читала с места очень плохо Комбранская.

Вечер был очень странный. Какое-то произвел провинциальное впечатление. Провала не было, но и успеха не было, хотя многим стихам очень хлопали. Женька пытался разговаривать, и это получалось иногда очень глупо и беспомощно. Мы ему даже записки писали: читай стихи и не трепись.

12/3.

С утра поехали в Мосторг, выбрали две игры в подарок Тодику[477], потом на метро доехали до Сокольников, а там через парк пешком на Маленковскую. В парке гуляние по случаю XVIII съезда, масса конькобежцев, лыжников. Морозец и солнце. Снег крепкий с хрустом, голубые тени деревьев, очень яркое ясное небо… Хорошо прошлись!

У наших, кроме нас, никого не ждали. Обе игры, как оказалось, у Тодика есть. Мы все играли в «летающие колпачки», потом, по обыкновению, очень вкусно и страшно сытно пообедали. Потом посидели, поболтали, послушали радио, потом распрощались. Думали поехать на поезде, но встретили Викторию Бронштейн на платформе – она тут, оказывается, живет, и пошли с ней снова пешком до круга.

Но разговор не клеился. Она все недоговаривала, а потом призналась, что вообще чувствует себя с нами не совсем хорошо, почему, и сама не знает. Может быть, потому, что ей кажется, что оба мы, особенно Костя, относимся несколько иронически к ее браку, и ей это неприятно.

Вечером я выступала на телевиденье, читала – Хота – танец басков. – Потом мы с Коськой были у Хренниковых. Там были Шебалин, Марков и художник Волков. Тихон и Шебалин всячески рекомендовали Маркову нашу оперу. Он попросил либретто. Авось выйдет что-нибудь.

Волков показывал замечательные фокусы, причем оказался замечательным парнем и тут же эти фокусы разоблачал.

Гипнотизировали друг друга, играли в «что было бы, если бы, хохотали. А ордена-то у нас с Марковым одинаковые.

Шебалин мне очень понравился.

13/3.

Меня вызвали в «Крокодил» и предложили сделать стихотворную подпись к одной из картинок в №, посвященном съезду и докладу Сталина.

Взяла и написала за несколько минут.

Картинка такая: идет колхозник, читает газету с докладом Сталина, а старуха смотрит через плечо. Рядом цитата о количестве молодых специалистов, выпущенных в 1938 году, и мысль такая: старики, глядя на указанную Сталиным цифру, соображают, что и их ребят учили. В общем, о связи интеллигенции с народом.

Я написала, но мне не нравится, и, если не напечатают, я обижаться не стану. Так я им и сказала, отдавая стихи. Как хотят.

У меня был Ярка, и мы с ним решили писать пока не пьесу, а повесть и очень много хорошего надумали. Например, название – Лебяжий переулок. – По-моему, очень хорошо.

Потом я опять выступала на телевидении, но только не на Шаболовке, а в старой студии на Никольской, и это было не телевидение, а «елевиденье».