«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе

Более того, именно это – направить посыл – и есть, по словам Абухалимы, единственный способ для человека выступить против несправедливости. Подчеркивая, что все человеческие усилия тщетны и организаторам взрывов не следует ждать какого-либо непосредственного и осязаемого изменения в государственной политике, он заявил, что реальные и действенные перемены находятся «не в наших руках», а «в руках Божьих».

Это вывело нас на более общее обсуждение того, что Абухалима полагал естественной связью между исламом и политическим режимом. По его словам, нынешние лидеры исламских стран – к примеру, его родного Египта – ослабили это отношение вследствие влияния Запада в целом и США в частности. Тот же президент Египта был «ненастоящим мусульманином», поскольку «разбавлял» исламский закон. Лидеры вроде президента Хосни Мубарака, по объяснению Абухалимы, сперва поддакивали исламскому закону и принципам, а затем оборачивались и начинали поддакивать также и секулярным идеям – особенно в таких сферах, как семейное право, образование и финансовые институты, где ислам запрещает наживу[166]

. У многих современных политиков, по его словам, «лживые натуры»: они называют себя мусульманами, но на деле их поведение глубоко светское и по сути западное.

Религиозность Махмуда Абухалимы уходила корнями глубоко в его детство. Он вырос в Каф-эд-Давваре, городе в северном Египте неподалеку от Александрии, где бывал в исламском лагере для молодежи. Именно там, по словам Абухалимы, он «впервые понял, что значит быть мусульманином»[167]

. Он прослушал ряд курсов в Александрийском университете и стал активно заниматься исламской политикой, прежде всего в рядах запрещенной организации «Аль-Гамаа аль-исламийя» во главе с шейхом Омаром Абдель Рахманом.

Когда Абухалиме было двадцать один, он покинул Египет – быть может, чтобы укрыться от всевидящего ока местных правоохранительных органов – и по туристической визе поехал в Германию. Президент Египта Анвар Садат в тот момент как раз брал исламских активистов в кольцо и спустя неделю после отъезда Абухалимы был убит, предположительно его коллегами, сторонниками шейха Омара Абдель Рахмана. Сам шейх предстал перед судом по обвинению в соучастии, но осужден не был. Абухалима тогда жил в Мюнхене, но когда немецкое правительство попыталось его депортировать, стал искать способ остаться в стране. Сохранить вид на жительство в Германии ему позволил заключенный на скорую руку брак с немкой – жившей по соседству медсестрой, по-видимому, несколько эмоционально нестабильной[168]

. Когда же этот брак распался, Абухалима женился на другой немке – Марианне Вебер.

Первые свои годы в Германии, по словам Абухалимы, он «прожил распущенно – девчонки, наркотики, ну, сами знаете». Все то, что требуется от мусульманина, – молиться пять раз в день, поститься в Рамадан – формально он исполнял, но реальный ислам оставался для него позади[169]. Когда жизнь в стиле блудного сына ему «опостылела», он снова принялся за Коран и вернулся к полноценной религиозной жизни. Тогда же ислам приняла и его жена Марианна, до брака, по ее собственному признанию, жившая столь же беспутно. Вскоре после этого супруги уехали в США и осели в Нью-Йорке. Изначально их виза была рассчитана на три месяца, но визит затянулся надолго. Его обновленный интерес к исламу дополнительно подпитывался большой и активной мусульманской общиной с центром на Атлантик-авеню в деловом Бруклине.

«Ислам – это милосердие», – сказал мне Абухалима и объяснил, что ислам спасает заблудших и привносит в жизнь человека смысл. Именно в этом он так отчаянно нуждался, находясь в окружении соблазнов секулярного общества сначала в Германии, а потом в США. Он пересказал мне историю – вроде притчи – о львенке, росшем среди овец. Львенок думал, что и он тоже барашек, пока наконец не увидел другого льва, который предложил ему взглянуть на свое отражение в чистом пруду. Именно это, сказал Абухалима, и показали ему исламские учителя и тексты: он – «мусульманин, а не какая-то там овца»[170].