В борьбе за трон

– Арестуйте поджигателей! – повелительно крикнула Екатерина, торопливо собираясь покинуть дом.

В садике стоял Дадли, держа на руках Фаншон, находившуюся в глубоком обмороке; он спас ее, выскочив из окна будуара. Филли исчезла.

Муниципальный чиновник узнал королеву-мать и низко поклонился ей.

– Эти люди ворвались в мой дом, – сказала Екатерина. – Этот, – указала она на Дадли, – пробрался в комнату моей статс-дамы и, когда я намеревалась арестовать обоих бесчестных, подоспели его друзья, чтобы спасти его. Они ранили многих из моих придворных и подожгли дом; допрос и суд выяснят дальнейшее. Закуйте их в цепи, я ручаюсь в их виновности.

– А эта дама? – спросил чиновник, указывая на неподвижную Фаншон.

– Она принадлежит к нашему придворному штату, и мы будем судить ее собственной властью! – ответила королева, знаком приказав своим кавалерам отнести Фаншон в карету.

– Я понимаю! – горько усмехнулся Дадли, и краска негодования и возмущения выступила на его лице. – Если я раньше сомневался, то теперь убежден, что эта женщина являлась орудием вашей мести. Эй, вы, – обратился он к чиновнику муниципалитета, – вы ответите за то, что единственного свидетеля отдали во власть обвинителя, который измыслил обвинение из мести и ненависти.

– Молчи, негодяй! – крикнула Екатерина. – Вы, кажется, забыли, что говорите с матерью короля Франции?

– А вы, государыня, позволяете себе оскорблять английского лорда, – возразил Дадли.

– Презренного бунтовщика! – крикнула Екатерина, презрительно вскинув плечи.

Она заметила, что гвардеец опешил, так как мир с Англией был заключен и было бы рискованно обходиться с лордом как с преступником.

– Вы ошибаетесь! – презрительно усмехнулся Дадли. – Королева Мария умерла, а ее наследница не идет теми путями, какие вы, ваше величество, считаете пригодными и для Франции. Я подчиняюсь насилию, но английский посол, граф Кенсингтон, потребует удовлетворения за всякую несправедливость, причиненную мне или моим друзьям.

– Отведите их! – крикнула Екатерина. – И под мою ответственность наденьте на них кандалы. У нас все еще достаточно власти, чтобы усмирить тех, кто берется защищать преступников на том основании, что они английские лорды.

Муниципальный чиновник повиновался, но произвел арест по всем правилам вежливости и снисходительности, показывая тем, что он не сделает ни шага далее того, что ему велит суровый долг.

Пожар остановили.

– Вот видите, к чему ведет правление короля, который не видит ничего, кроме прелестей какой-то дуры! – крикнула Екатерина своим кавалерам, после того как увели арестованных. – Дело идет о сохранении достоинства короны и о подавлении мятежного духа, пока он не принял угрожающих размеров. Поспешите, господа, передать Конде пароль и скажите ему, что я жду его с конницей в Лувре.

Королева села в карету; часть кавалеров осталась сопровождать ее, а остальные оседлали своих коней и помчались кратчайшим путем, через поля, по направлению к Лувру.

II

Екатерина торжествующе улыбнулась. Еще немного времени – и воины Конде нападут на дворец, захватив Гиза, и приговор над ним будет в ее власти. Затем последует краткая решительная борьба преданных парижан с гугенотами, и скипетр Франции будет в ее руках. Франциск должен будет отказаться от престола или же придется прибегнуть к крайним средствам, чтобы устранить его; его брат Карл – еще дитя, и никто не может воспрепятствовать ей, Екатерине, сделаться регентшей.

Как жаждала ее душа этой власти, как кипела кровь при мысли, что она получит возможность мстить всем, кто оскорблял ее, кто оказывал почести любовнице ее супруга, кто благоговел перед Марией Стюарт, – словом, всем, кто не повиновался ее воле беспрекословно! Власть! Какой это соблазн для честолюбивой души женщины, которая с самого раннего детства переносила лишь невзгоды, унижение и презрение! Власть! Какое это широкое поле деятельности для гордой, неутомимой души, с юных дней строившей планы о том, как бы установить строгое подчинение всего церкви и дать королевской власти тот блеск, который ей подобает! Какое наслаждение повелевать, своенравных вассалов превратить в трепетных рабов, быть первой в государстве, распоряжаться жизнью и смертью своих подданных и затем работать для будущего, чтобы оставить по себе неизгладимую память, попасть на страницы истории, как некогда Семирамида. Какая слава, если ей, рожденной Медичи, удастся искоренить еретиков и вернуть Папе прежнее значение; укрепить навсегда власть Франции, уничтожить гордое дворянство, этих Гизов, Монморанси, Конде, Бурбонов, короля Наваррского и всех гордых вассалов, перед которыми дрожали короли Франции; повергнуть всех во прах и тогда повелевать всеми неограниченно; отменить парламент и уничтожить все преимущества, посягающие на права королевской власти!