В борьбе за трон

И не только рассказ, но и краски, в которых Мария описывала происшедшую сцену, подействовали на королеву захватывающим образом. Юноша, которого она до сих пор считала нескромным, заносчивым, тщеславным человеком, подслушивающим у всех дверей, чтобы узнать, что делается в замке, показался ей вдруг в совсем другом свете; она стыдилась, что дурно поняла его, и почти завидовала Сейтон за ее влияние на него.

– Лишь твое молчание, – сказала вдовствующая королева, – виновато в том, что я упустила перетянуть его на нашу сторону и все еще смотрела на него как на врага. Ты избавила бы меня от многих неприятных часов, если бы была откровенна. Но посмотрим, что регент отвечает нам на наше милостивое предложение.

Королева открыла письмо и едва пробежала его содержание, как злобно рассмеялась, причем яркая краска гнева покрыла ее лоб и щеки.

– Он не нуждается в советах, – пробормотала она, шагая взад и вперед по комнате, – он благодарит за наше доброе желание облегчить его заботы… О, эта насмешка бесстыдна! Если я когда-нибудь достигну власти, – прошипела она дрожащими губами, – тогда его окровавленная голова будет торчать на зубцах башни моего дворца, а дикие лошади будут рвать его подлое сердце! Позови сюда Сэррея! – вдруг повелительно приказала она Марии. – Я должна сейчас же переговорить с ним.

Леди Сейтон поклонилась и вышла из комнаты, чтобы передать Роберту Сэррею приказание королевы.

Некоторое время Мария Лотарингская была погружена в глубокое раздумье; она была полна жаждой мести; ее лицо просветлело, и хотя грудь подымалась еще от волнения, глаза выражали торжество.

– Я тоже еще прекрасна, – прошептала она, бросая взгляд в зеркало. – Посмотрим, не сможет ли эта красота одурманить пажа, отняв у регента верного слугу!..

Она посмотрела в зеркало, и увиденное ею отражение оказалось прекрасным. Благородные и все же пышные формы словно приподнялись и снова расцвели после своего временного увядания в покое; как громовой дождь после долгой засухи освежает цветы, заставляя их благоухать, так воля женщины, желающей быть обольстительной, внезапно превратила ее в сладострастную сирену. Королева сорвала свою вдовью вуаль и распустила темные волосы, так что они рассыпались по спине, словно морская волна. Она отбросила тугой кружевной воротник, скрывавший шею, и распустила золотые шнуры, державшие верхнее одеяние. Затем она позвала свою камеристку и велела приготовить себе свой ночной туалет. Она, выдавая себя за больную, имела отличный предлог принять Сэррея в постели.

Жестокая радость вследствие задуманного плана горела на ее щеках, обычно бледных, и светилась в глазах, обыкновенно холодных и мрачных. Какое несравнимое удовольствие посредством кокетства отнять у смертельного врага верного слугу, сделав его рабом своих желаний, и в то же время одержать победу над молодой женщиной, осмелившейся противиться ей, когда она думала о мщении! Какое веселое развлечение эта игра с юным пажом и как гордо будет торжество, когда он, горя страстью и одурманенный ее чарами, даст ей клятву изменить регенту, когда страж поможет изменить тюремщику.

В эту минуту Мария Лотарингская была прекрасна, как прекрасен демон, соблазняющий людей. Она покоилась в постели, на мягких подушках, покрыв роскошное тело шелковыми покрывалами, но ее глаза не горели желанием, а смотрели холодно, расчетливо, так как она при помощи собственной красоты предпринимала предательскую игру.

III

На окнах были спущены занавеси, а комната освещалась зажженным фонарем. Красный свет в соединении с полумраком комнаты давал волшебную игру теней, отражаясь розовыми лучами на постели и на прекрасной королеве. Камеристка зажгла благоухающее, одурманивающее курение, которое затемняет сознание людей еще ранее того, как они увидят богиню храма, и открыла дверь, чтобы впустить Сэррея, ожидавшего в передней, и сказать Марии Сейтон, что она более не нужна королеве.

Навстречу Роберту из раскрытой двери несся запах амбры, и если он, в ожидании официального приема, готовился быть настороже с королевой и решил оставить ее в сомнении насчет своей уступчивости, то теперь, при виде представившегося ему зрелища, был до крайности поражен. Он вступил в полутемную комнату, его ноги утопали в мягком, дорогом ковре, заглушавшем все шаги; он вдыхал в себя сладкий, одурманивающий сладострастием аромат и видел пред собою на ложе роскошную и прекрасную женщину, словно овеянную жгучими лучами Востока и созданную волшебной силой бога мечты. Неужели это была та самая королева, которая, бледная и мрачная, как окутывавшее ее траурное одеяние, отдавала приказ пытать его? Неужели это была Мария Лотарингская, гордая принцесса с презрительно-насмешливым взглядом? Или это была сирена, принявшая образ королевы, чтобы обольстить его?