В черном списке

Так действия полицейских и множество правил апартеида подрывают веру в справедливость у всех рас.

В африканских газетах мы прочли о ньясалендце, который был остановлен на одной из улиц Иоганнесбурга и не имел при себе паспорта. Он был арестован и послан на принудительные работы на одну из ферм. Наказания кнутом и побои, отчаяние в связи с потерей работы, разлука с семьей, которая ничего не знала о нем, сделали его психически больным. Полиция выполнила свой долг…

Только когда сам видишь колонны закованных в наручники африканцев или плачущую девочку в железных лапах полицейских, понимаешь, как сильно попирается здесь личность. И пока принципы общества остаются такими омерзительными, никакие экономические успехи не могут заслонить более ценных утрат.

НОЧНОЙ СВИДЕТЕЛЬ

Из автомашины Вилли марки форд «Англия» при свете фар я видел, как двое полицейских вывели из дома мужчину средних лет, как он взмахнул рукой, и тут же, словно по команде, поднялись руки полицейских, и человек упал мешком на землю.

Затем я видел, как полицейские потащили его к тюремной машине типа «пикап» и услышал обычное обращение: черная сволочь. Потом они втащили его в машину и умчались по ухабистой щебенчатой дороге.

Вилли медленно поехал вперед:

— Почему не могут послать сюда представителей ООН… Генерального секретаря… чтобы они сами могли видеть все, что здесь делается.

— Правительство изобретательно в организации коктейлей и приемов, а также интересных экскурсий с гидами, — сказал я. — Удивительно, сколько умных людей им удавалось обманывать.

— В сотнях различных мест страны в этот момент происходят подобные сцены, — горько заметил Вилли, — для нашего собственного блага! Государство — наша няня, тюрьма-детские ясли, белые фермы — детский сад, а фабрики — подготовительные классы. Мы, умеющие читать и писать, далеко не продвинемся. Этого могут добиться только те, кто научится понимать весь механизм этого общества.

Свет большого города не достигает локаций в предместьях Иоганнесбурга. Ощущение такое, будто ты находишься на плоскогорье: сиротливые огоньки в окнах и свет от керосинок перед домами кажутся в темноте светлячками. Но никогда здесь не бывает тишины Слышатся смех, крики и неумолчный гул голосов. Когда мы проходили мимо дома 506 или 508, до нас донеслись звуки губной гармоники.

— Скоро мы будем у цели, — сообщил Вилли, — у ши-бина. Я только сбегаю и посмотрю, здесь ли Анжела.

Дом в Орландо. В большой комнате сидела девушка и красила свое смуглое лицо. На ней нейлоновые чулки, красная юбка и блузка с кружевами. Она ответила односложным «нет» — она не пойдет сегодня вечером с Анжелой Косанге. Потом наклонилась и поправила туфли на высоких каблуках.

— Немного погодя она снимет их и понесет в руках, — прошептал Вилли. — Ведь это ее первые туфли.

Над низкими гребнями гор поднялась луна, и глаза постепенно привыкли к темноте. В доме, который показал мне Вилли, знахари-шарлатаны принимали пациентов. Большинство пациентов — буры — приехали из деревень; они придерживались испытанных дедовских методов лечения. Из убогого каменного сарая слышался жалобный призыв женщины: Джерико, Джерико, Джерико, и пение хора, который вел чистый мужской голос. Псалом поднимался, как на крыльях жаворонка, к небесам. Женщины упали на колени на бугристый цементный пол и простирали руки к алтарю, состоявшему из известкового цоколя с крестом. Это была церковь Двенадцати апостолов в Сионе.

Мы остановили машину.

Шибин — это большая холодная комната. Полная женщина, указавшая на столик, стоявший рядом с несколькими другими, дым от курения, приглушенный разговор. Патефон, пианино, диваны со спинкой, оканчивавшейся подобием полки для пивных бутылок, слабое освещение и женщины, хлопочущие на кухне. Вилли был знаком с хозяйкой, и наше появление не вызвало удивления. Вскоре мы уже вели беседу.

Здесь, как и в Южной Родезии, в белых семьях мы часто слышали слово шибин. Оно упоминалось в связи с ритуальными убийствами, отрядами мао-мао, а также в связи с коренными жителями, заболевшими бешенством. Африканцы, напротив, говорили о шибинах с теплотой и нежностью в голосе, как о доме, где царила свобода, где общая опасность и общность судеб объединяли людей в прочное содружество. Африканцам запрещено покупать алкогольные напитки, и поэтому в каждой локации имеются свои шибины. Это — обычные дома, которые по вечерам превращаются в кафе. Детей выдворяют из помещения и выставляют на посты вокруг дома. Обслуживание обеспечивается силами женщин. Хотя таинственность и делает запретный плод более сладким, в Южной Африке она излишня, ибо африканцам недозволена большая часть естественных стремлений.

Шибины — это местные клубы африканцев: здесь можно выпить, поболтать и потанцевать. Хозяйки внимательно следят, чтобы в случае налета полиции все могли вести себя так, словно ничего не пили.

В лучшем случае шибин — это парламент, дискуссионный клуб и место развлечений. Поскольку мест, где африканец может чувствовать себя свободным в Южной Африке мало, приходится довольствоваться тем, что есть.