— Меня зовут Корнелиусом, а мою жену Марти, Не хотите ли сейчас поехать вместе с нами посмотреть поля?
Он вывел из гаража свой лэндровер. Рядом стоял сверкающий лаком «Ягуар», купленный им по государственному кредиту. Мы оставили машину внизу в аллее и пошли по тропинкам между полями. Плуг выворачивал глыбы земли, угловатые, как скалы. Внезапно налетевший вихрь заставил соколов и черно-белых воронов подняться выше. Пыль от мякины и кукурузных стеблей вызвала у нас кашель, как после многих выкуренных сигарет. Мимо нас с металлическим свистом, словно нож точили на камне, проносился ветер.
В обществе Корнелиуса мы чувствовали себя бледными и неловкими городскими жителями. Его лицо и руки были кирпично-красными от загара, глаза воспалены, и если бы не белая выгоревшая щетина на руках, можно было бы подумать, что он намазался красной африканской глиной — как это делали когда-то готтентоты, чтобы защитить себя от жары и холода.
— Добрый день, баас! — выкрикнули хором рабочие. Они почтительно выпрямились, а затем снова навалились на лопаты. Они копали глину на кирпич. У одного из них голова была покрыта мешковиной.
Он показал на деревья гуайявы и папайи и сказал, что по ночам они подвергаются налету летучих мышей. Можно проснуться от их писка, похожего на свист велосипедного насоса. Корнелиус занимается в основном выращиванием табака сорта «Виргиния», который, по его мнению, крепче турецкого, а также кукурузы и пшеницы.
Мы подобрали плод гуайявы. Мякоть его была белой и волокнистой, как хлопок, на вкус плод горьковато-сладкий и вызвал оскомину.
— Этой землей владели отец и дед, — сказал Корнелиус. — Тогда у нас ее было больше. Уж эти бесконечные разделы наследства! Я выкупил землю у моего брата, он получил сполна все деньги. Ведь я вырос здесь, и это для меня все.
У него была покачивающаяся, неутомимая походка человека, привыкшего к длительной ходьбе. Шорты цвета хаки до колен. Его мускулы казались твердыми, словно провяленными на солнце. Долгие годы работы в поле накопили в нем большую силу.
— Оуде Пост — мы сохранили за усадьбой имя деда. Он взял себе столько земли, сколько мог обойти за сутки. У нас один из самых богатых в Трансваале участков.
Он отмеривал шагами землю, как бы для того, чтобы заставить каждый камешек гравия и каждую кочку, покрытую травой, осознать, что он их господин. Или для того, чтобы напомнить им, что он их слуга и не может их покинуть. Мы шли за ним и отшвыривали ногами косточки манго. Он показал на телефонные провода, звеневшие над нами как стеклянные бусы.
— Чувствуешь себя словно в осаде, — сказал он. — Я не думаю продавать свою землю. Но меня мучают кошмарные сны, будто в моих землях ищут залежи урана. Они могут, конечно, делать это теперь с геликоптера, а ты об этом даже не узнаешь. А что можно поделать с воздушными нарушителями?
Усадьба была крепостью, но крепостью без стен; вместо стен ее ограждали большие расстояния. Корнелиус защищал священную землю своего детства. На его глазах саженцы каштанов превращались в ухоженные деревья. Изо дня в день он видел, как черные батраки угрюмым строем направлялись на работы. Так же, как солнце и дождь, они были здесь с бесконечно далеких времен и принадлежали земле. В такой обстановке он вырос, и так должно остаться.
На своем мягком, непривычном для него английском языке Корнелиус пытался разъяснить нам, чем все это было для него. В детстве он бегал наперегонки с дождевой тучей, вскарабкивался на перечные деревья, чтобы увидеть отблеск моря. Какой-то черный мальчуган подбил его на эту затею. Он говорил о каплях росы на листьях клевера, об испарениях, исходящих от волов, когда но вечерам становилось прохладнее, о бродяге в рубашке в голубую полоску, получившем работу в усадьбе, о моряке, который бежал с грузового судна и мог рассказать о целом свете.
Странно было слышать все это от грубого и рослого мужчины. Но он хотел, чтобы мы с самого начала поняли, что именно это привязало его к родным местам. Ничто здесь не отклонилось от неписаных законов крестьянского быта. Грозы, пьяные батраки и понесшие лошади — единственное, что представляло опасность для существования.
Мы поняли, что он хотел защитить, но не узнали точно — от кого.
— Значит, захватчики — белые? — попробовал я узнать. — Те, кто ищет урановую руду и геологи!
— Боже мой, но вы ведь совершенно забыли о коренных жителях, — рассмеялся он. — Я играл с черными ребятами, потому что в поместье не было белых. Один из них, которого звали Даниэлем, научил меня откусывать головы у живых кузнечиков. Но взрослеешь значительно быстрее этих ребят. Я знаю их, как свои пять пальцев!