В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии

Мы были стиснуты между этими двумя направлениями и совершенно не в состоянии были идти своей дорогой, потому что Антанта, связанная обещаниями со своими союзниками, уже поделила нас (Лондонский договор и уступки Румынии и Сербии). Мы поэтому были лишены возможности оказывать давление на Германию, пока нам не удалось бы добиться аннулирования этих постановлений.

Летом 1917 года на горизонте, казалось, всплыла возможность соглашения. Вышеописанные действия отняли ее.

VII. Вильсон

Осень 1917 года. – 14 пунктов Вильсона. – Мировая проблема национализма. – Президент о политике Чернина. – Попытки прийти к соглашению прерваны отставкой.

Постепенное замирание мирных течений неприятельского лагеря поставило нас к осени 1917 года перед двумя альтернативами: или заключить сепаратный мир и примириться с последствиями войны с Германией и с распадением Австро-Венгрии на основе лондонских постановлений – что, как мною уже было подробно развито в предыдущей главе, было в таком случае неминуемо, – или воевать дальше, чтобы наконец-то сломить с помощью наших союзников беспощадные замыслы врагов.

Мировую войну начала Россия, но помехой компромиссному миру всегда была Италия, потому что она упорно настаивала на безусловной передаче ей всей австрийской территории, обещанной ей в 1915 году. Антанта распределила на время войны роли так, что Франция поставляла преимущественно живую силу, Англия взяла на себя, помимо поистине изумительных военных подвигов, совместное с Америкой финансирование войны, но дипломатическими переговорами руководила Италия.

Значение и преобладающее влияние итальянской дипломатии за эту войну в настоящее время еще мало известно и, вероятно, станет общим достоянием лишь много позднее. Наши победы на итальянском фронте могли изменить общее положение только в том случае, если бы перенесенные поражения вызвали бы в Италии революцию и, следовательно, полную перемену ее режима. Такое событие было в принципе возможно, но на королевское правительство наши победы ничуть не действовали, и если бы нам даже удалось продвинуться гораздо дальше, то оно все же осталось бы при своем решении – в надежде, что хоть не сама Италия, то ее союзники добьются окончательного мира.

Так обстояли дела, когда выступил Вильсон со своими 14-ю пунктами.

Преимущество вильсоновской программы, бьющее в глаза всему миру, заключалось в его резкой противоположности с Лондонским договором. В Лондоне право народов на самоопределение было затоптано ногами, немецкий Тироль был обещан Италии. Вильсон выступил решительно против такого порядка вещей; он заявил, что нельзя играть народами, распоряжаясь их судьбой, как пешками. Вильсон говорил, что «разрешение каждого территориального вопроса, всплывшего за эту войну, должно быть определено интересами соответственного населения, а отнюдь не как момент простого уравнения или компромисса требований соперничающих сторон». И далее, «что все ясно выраженные национальные требования должны быть по возможности удовлетворены в самом широком масштабе, а новые веяния, или старые течения раздора и ненависти, являющиеся угрозой миру Европы и, следовательно, всего мира, должны быть устранены» – и так далее, все в том же роде.

Казалось, что опубликование этой ясной и безусловно приемлемой программы, должно со дня на день привести к мирному разрешению мирового конфликта. Эта программа раскрывала миллионам людей целый мир новых надежд. По ту сторону океана поднялось новое светило, и вся Европа уставилась на него. Казалось, что появился сильный человек, самовольно выкинувший лондонские постановления за борт и тем самым вновь приоткрывший врата компромиссного мира.

Для меня лично с первого же момента доминирующее значение имел вопрос: с какими надеждами Лондона, Парижа и, главное, России придется иметь дело вильсоновской программе? Секретные сведения, получавшиеся мною из стран Антанты, указывали на то, что 14 пунктов составлены без всякого согласия Англии, Франции и Италии; с другой стороны, я и тогда был твердо убежден и сейчас думаю, что Вильсон был вполне честен и искренен и фактически верил в проведение своей программы.

Главная ошибка в расчете Вильсона заключалась, с одной стороны, в совершенно неверной оценке действительного соотношения сил в недрах самой Антанты и в его поразительном невежестве в вопросе национальных взаимоотношений европейских и, в частности, австро-венгерских народностей. Эти недостатки значительно ослабляли его позицию и его влияние на своих союзников. Европейской Антанте не стоило никакого труда ловко завести Вильсона в дебри национальных вопросов, а там запутать его и сбить с дороги, утаив все пути к выходу. Итак, теория Вильсона с самого начала не подвинула нас ни на шаг вперед.