В дни мировой войны. Мемуары министра иностранных дел Австро-Венгрии

За последние недели моего министерства я окончательно потерял доверие императора. Отношение его не было вызвано ни вильсоновским вопросом, ни непосредственно моей политикой. Настоящей причиной было разногласие во мнениях между различными лицами, окружающими императора, и мною. Конфликты между нами обострились так, что сделали положение невыносимым. Силы, ополчившиеся против меня, отнимали от меня надежду достигнуть моей цели, так как она была осуществима лишь при условии полного доверия императора.

Несмотря на все слухи и рассказы, распространенные по этому поводу против меня, я не буду говорить об этих деталях, пока меня не вынудят к тому какие-либо сообщения, исходящие от действительно компетентного лица. Я и сейчас еще убежден в том, что, по существу, я был совершенно прав. Формально же я был не прав, потому что не обладал ни искусством, ни терпением смягчить упорство – а хотел сломить его и ставил вопрос ребром: «или – или».

VIII. Впечатления и наблюдения

Поражение победителей. – Саморазложение Европы. – Гертлинг.

Осенью 1917 года меня навестил гражданин одного нейтрального государства, убежденный сторонник всеобщего разоружения и мирового пацифизма. Мы, понятно, начали с темы о свободной конкуренции вооружения, о злосчастном милитаризме, воплощенном в Англии на воде, а в Германии на суше, и мой гость остановился на различных комбинациях, которых следует ожидать после войны. Подобно мне, он не верил в разоружение Англии, но он считал возможным полное падение Франции и Италии.

Он говорил, что ни французы, ни итальянцы не способны больше выносить тяжелых испытаний обложения; Париж и Рим недалеки от революции, за которой последуют новые войны. Продолжать борьбу хотя бы десять или двадцать лет могут одни только Англия и Америка. Под Англией надо подразумевать не маленький остров, а Австралию, Индию, Канаду и море. «L’Angleterre est imbattable», – повторял он. С другой стороны, и германская сухопутная армия также непобедима. Отпадение Франции и Италии несколько парализовало бы удушающую блокаду, потому что ресурсы этих государств громадны, а раз они будут завоеваны Центральными державами, то конца войны предвидеть невозможно. В конце концов, весь мир погибнет от истощения.

Мой гость напомнил мне басню, в которой описано, как на узком мосту встречаются два барана: ни один из них не желает уступить дорогу, и они борются до тех пор, пока оба не падают в воду и не тонут. По мнению моего гостя, победа одной группы воюющих держав в том смысле, как она понималась в прежние войны, в смысле того, что победитель забирает себе богатую добычу, а побежденный несет все убытки, при такой войне, как нынешняя, невозможна. Tout le monde perdra et a la fin il n’y aura que des vaincus[25].

Я впоследствии часто вспоминал этот разговор. В словах моего знакомца было много неверного, но все же, как мне кажется, и много правды. Франция и Италия не погибли, конец войны наступил гораздо скорее, чем он думал, а непобедимая германская армия разбита. И все же мне кажется, что заключение моего собеседника очень приближалось к истине.

Финансы победителей, и в первую очередь Франции и Италии, также расстроены; у них все находится в брожении, заработная плата недостаточна, недовольство всеобщее, призрак большевизма пугает их, и они живут надеждой, что побежденные Центральные державы заплатят за все и таким образом спасут их. Но ultra posse nemo tenetur – и только будущее покажет, в какой мере Центральные державы могут действительно выполнить предписанные им условия.

Заседания Версальского конгресса открыли эру перманентной европейской войны – русских против всего мира, чехов против венгров, поляков против украинцев, югославян против немцев, коммунистов против социалистов – три четверти Европы варится в колдовском котле, в который все собирается, но ничего не вырабатывается и не производится, так что тщетно спрашивать себя, как возместит саморазъедающаяся Европа возложенные ею на себя военные издержки. Судя по всем расчетам человеческим, победители не могут выжать из побежденных даже приблизительные свои потери, и поэтому им придается завершить свою победу значительным дефицитом. Если так, то мой гость был прав, – останутся только побежденные.

Если бы предложение, выставленное нами в 1917 году, о том, что Германия должна отдать Эльзас-Лотарингию Франции, а сама получить за это всю объединенную Польшу с Галицией включительно и что все государства должны разоружиться – было бы в свое время принято в Берлине и одобрено Антантой, если бы берлинское non possumus[26] и чисто римское сопротивление изменению Лондонского договора не являлись бы препятствием всякому выступлению в пользу мира – то мне кажется, что от этого выиграли бы отнюдь не одни Центральные державы. И царь Пирр победил при Аскулуме.

* * *