В долине солнца

Тревис направил машину на нее, и когда она в последнее мгновение обернулась, ее лицо запечатлелось в его мозгу: распухший посиневший нос, длинные темные волосы, слипшиеся от грязи, глаза, сощуренные от яркого света.

Тревис зажмурился и нажал на газ.

Когда все закончилось, он потихоньку вывернул на дорогу и, включив дальний свет, увидел девушку: она лежала в грязи лицом вниз. Он посидел минуту, глядя на нее, пока двигатель работал на холостом ходу. Рю все еще оставалась на пассажирском сиденье, ее тонкие костлявые пальцы вцепились в приборную доску, а сама она подалась вперед, каждым своим вдохом напоминая сухой хрип змеи.

Тревис вылез из кабины, дверца скрипнула петлями.

Он проковылял к месту, где она лежала. Ее ноги подогнулись и скрутились, кожаная юбка порвалась.

Он опустился на корточки и продел руки под нее – ее тело перекатилось на спину.

Увидев лицо, он вскричал в ужасе. Упал на четвереньки, коснулся ее изуродованной щеки, прижался к ней своей, забыл и о голоде, и о Рю. Аннабель Гаскин, Сэнди, другие девушки, его отец, девочка с ярмарки, которая навечно изменила его в шестнадцать лет своей дурацкой просьбой, ибо девушка перед ним еще не была мертва: в ней теплилась жизнь, она брызгала кровавой слюной, и ее лицо, усыпанное кварцем и гравием – лицо, к которому он прижимался своим, – было прекраснейшим из всех. Это же лицо он впервые увидел у себя в детской спальне, его он не мог забыть, даже если все остальные исчезнут из его памяти.

Увиденное сломило его.

– Не надо, – сказал он. Затем откинулся назад и вытянул обе ноги, чтобы положить ее голову себе на бедра. – Не надо, не надо, не надо.

Ее единственный уцелевший глаз не мог сфокусироваться, взгляд был отстранен, она угасала.

Одной рукой он прижимал ее к себе. Другой – стягивал пропитанную кровью тряпку со своего бедра и вонзался пальцами глубоко в рану, чтобы обагрить их кровью и капнуть ее девушке в рот.

– Стой, – одернул его голос.

Подняв глаза, он увидел Рю. Та неуклюже стояла в свете фар, дождь смачивал ее белое платье на сморщенном теле, а волосы, влажные и редкие, липли к шее. Она стояла, ссутулившись, похожая на утопленницу. На ней были красные ботинки, иссохшие ноги в них казались все равно что спичками.

Тревис воткнул пальцы себе в бок через разрез в рваной рубашке, затем сунул их девушке в рот. Повторил это снова и снова.

– Нет, – сказала Рю, но ее голос заглушил ливень. Она тихонько отошла за пикап и исчезла в темноте.

Тревис держал пальцы у девушки во рту еще долго после того, как она умерла, и кровь стекала розовыми ручейками по ее подбородку с обоих уголков губ.

Он сидел в свете фар и плакал.

В конце концов дождь перестал, и буря устремилась дальше по равнине.

IV. Тревис

Раньше

Свет и крики.

Смех.

Запах жира для жарки.

Большой Карсон, Большой К., пылающей сверхновой разрывающий джунгли. Лес, кишащий светлячками. Трассирующие снаряды, пролетающие сквозь кроны деревьев, пробивая дыры в стволах и в телах людей. Клоун, жонглирующий огнем на ходулях, вываливается из зарослей.

Мужчина с зажигалкой, трескает пламя, расплывается дым. У него за ухом сигарета.

Сынуля.

Между красными губами его матери – сигарета.

Зажженная. Вишневый огонек.

Карусель.

Каллиопа.

Женская рука сжимает его.

Его потная ладонь.

Мятная вата. Красная и липкая, тягучая.

Ярмарка, колесо. Женская грудь у него в ладони, теплая, живая. Все – раньше.

Пока не стал кричать Большой Карсон.

И Сынуля.

И Мамочка.

Звуки, что она издает, не описать никаким словом.

Теперь – все вразброд.

– Тревис, милый? Проснись. Проснись, милый.

Она поднимает его, теснее прижимает к себе, выносит из его комнаты. Из его уютной постели, подальше от дружелюбных постеров на стене, от ковбоев и динозавров.

– Мамочка?

– Тс-с, не разговаривай, милый. Не разговаривай. Мамочка с тобой.

1951

Он просыпается на сиденье пикапа. Кусочек голубого неба обрамляет лицо его матери. Она накладывает макияж, в руках у нее кисточка. Щеки розовые, глаза голубые. «Привет, милый», – говорит она.

Он садится, на нем – пижама.

День такой яркий, что ему приходится щуриться, чтобы хоть что-то увидеть.

Здоровяк за рулем грузовика улыбается ему. Волосы у этого мужчины прилизаны, как утиный зад. Мальчик никогда его не видел. Мужчина в белой футболке в обтяжку и в джинсах, заправленных в ковбойские сапоги. За ухом у него сигарета.

– Посмотри-ка, – говорит его мать, пудря щеки. Она улыбается в свою пудреницу яркими и полными губами. – Я нашла свое лицо. Лицо найдено. Что думаешь, малыш? Что думаешь про мамочкино лицо?

– Я-то точно знаю, что про него думаю, – замечает здоровяк. Он протягивает руку и щипает женщину за щеку.

Она смеется.

– Ты только об этом и думаешь, да?

– А о чем еще стоит думать, а, кореш? – Мужчина подмигивает мальчику.

Мальчик босыми ногами задевал крышку материного проигрывателя-чемодана, который катался по половицам.

– Где папа?

– Так, не порти наше маленькое приключение, малыш. – Она убирает волосы с его лица, нежно поглаживает их пальцами. Ее прикосновения такие легкие. Такие любящие. – Все будет хорошо. Вот увидишь. Не беспокойся. Верно, Сынуля?