В долине солнца

Дверь распахивается, и из комнаты вываливается его мать. У нее порвана блузка, из носа идет кровь. Она в ярко-желтых бриджах, ноги босые. Она поправляет блузку и проходит мимо сына. За ней показывается отец, размахивая ремнем своих джинсов. Мальчик видит, что на макушке у него выступила кровь – она заливает глаза. Мальчик вжимается в стену и видит, как отец устремляется за матерью, которая уже на полпути к тротуару. Мальчик видит ее через проем входной двери, которую она оставила открытой, солнце снаружи заливает светом клумбу с бегониями, которые она высадила в этом году. Розовая мимоза вся в весеннем цвету. Она кричит на него, называет его плохими словами. Он хватает ее за запястье, выкручивает ей руку и толкает на траву. Она падает на бок. Отец тащит мать назад за волосы, она дергается, пытается вырваться. От ее сопротивлений он оборачивается и несколько раз оборачивает ремнем. Она виснет на нем и так оказывается в гостиной. Он бросает ее на ковер и ногой захлопывает дверь, затем ставит ее на четвереньки и загоняет обратно в спальню. Все это время она кричит и умоляет его перестать, а когда дверь спальни закрывается, мальчик слышит лишь еще более громкие удары ремнем по плоти и мольбы матери.

Спустя долгое время удары и крики стихают.

Затем вдруг раздается смех. Это смеется мать. Смех высокий, заливистый, будто птичье пение.

На следующее утро мальчик просыпается в пустом доме.

Долго лежит в постели, прислушивается.

По рельсам проносится поезд, стены содрогаются.

Когда грохот стихает, мальчик не слышит звуков с кухни: завтрак никто не готовит.

Никто не смывает в туалете.

В коридоре не скрипят половицы.

Он встает. Идет в туалет пописать. Резко хлопает крышкой унитаза.

Находит отца в утреннем сумраке гостиной: он сидит у себя в кресле. Взгляд усталый, под глазами огромные мешки. От него несет алкоголем. Он сидит в одних трусах и белой майке. В правой руке у него бокал, на дне немного дешевого виски.

– Садись, – говорит он мальчику, поднимая глаза и замечая, что сын выглядывает из-за абажура у двери в коридор. Мальчик садится на диван. На нем только нижнее белье, носки и футболка, до которой он еще не дорос. Он впервые замечает, что проигрыватель упал со стола под окном, и его крышка откинулась, будто сломанная челюсть.

– Твоя мама ушла, – говорит его отец. – Сбежала ночью. И не вернется.

Мальчик ничего не отвечает.

Отец смотрит на бокал у себя в руке.

Мальчик видит, куда уставился его старик: на кровь у себя на костяшках пальцев. На майке у него, над самым сердцем, тоже стояло пятно размером с четвертак.

– Оно тебя найдет, – говорит он мальчику и отпивает виски. – Полиэтиленовые фартуки, очки. Мы скребем и скребем, целыми днями, у нас даже щеточки для пальцев есть. Но они всегда тут. Эти красные цветочки, везде они распускаются. Вот и все. Ладно, не обращай внимания. Это ничего не значит.

– Да, сэр, – говорит мальчик.

– Голодный? – спрашивает его отец.

– Да, сэр.

На кухне старик ставит перед ним миску, насыпает туда хлопьев и поливает их молоком. Шаркает дальше по своим делам. Мальчик берет ложку и ест хлопья, прислушиваясь к оглушительной тишине утра.

Позднее, играя в подсобном сарае на заднем дворе со своей лошадкой с наездником, сидя на холодном грязном полу, он слышит, как громко распахивается задняя дверь дома. Всматривается в щель между досками и видит: его отец пересекает двор с кучей одежды в руках. Наблюдает, как отец бросает ее посреди двора и возвращается в дом. Потом выходит снова с одеждой и бросает ее туда же. «Мамина одежда», – догадывается мальчик. Ее платья, розовые и желтые бриджи, блузки, шарфы, кеды и сандалии, пара красных кожаных сапог. Потом выбрасывает целую охапку пластинок, и те скользят по собравшейся куче.

Затем его отец подходит к нему. К сараю.

Мальчик прячется под заплесневелым холстом, который прикрывает стопку банок с краской. Слышит, как отец входит, останавливается, а потом подходит к стене и берет инструменты и уходит, закрывая за собой дверь. Мальчик выбирается из-под холста и возвращается к доскам, откуда наблюдает, как отец выкапывает во дворе большую яму, сваливает туда мамины вещи, пластинки и красный проигрыватель. Затем отец выливает туда галлоновую металлическую канистру керосина и бросает спичку. Мальчик смотрит, как сгорают мамины вещи и как черный дым поднимается в небо, чью синеву пронизывает тонкая белая линия, увенчанная серебристым самолетом. В нем сидят люди, но не его мама, думает мальчик, они далеки от мест, подобных его дому.

1963

Он отрывает кусок сахарной ваты и смотрит на липкие красные прожилки между пальцами. Затем выбрасывает его за край кабинки. Тот парит, легкий как перышки, и приземляется на плечо полного работника, который управлял колесом обозрения.

– Разве не классно? – говорит девушка, сжимая рукой его колено, когда они мягко покачиваются примерно на полпути к вершине, а снизу доносится бодрая органная музыка. Она смотрит на затянутое облаками темно-фиолетовое небо. Солнце опускается на западе.

Кабинка то движется, то замирает, снова и снова.