В долине солнца

– Верно как дождь, дорогая, – говорит здоровяк. Затем включает радио, ищет станцию. – Верно как дождь. – Он останавливает выбор на чем-то резком и высоком, со скрипками, и мили сменяются милями.

Он сидит на полу под раковиной мотеля, в ковбойской шляпе с красным шнурком, полосатой рубашке и вельветовых брюках. Последние мать купила ему в дешевом магазине в Эль-Пасо. Рубашка и брюки слишком ему коротки. Шляпа досталась ему в упаковке из бумаги и пластмассы вместе с заводной лошадкой с наездником. Он играет с ними на ковре под раковиной. Заводит лошадь, ставит ее и смотрит, как она катится, а потом падает, вращая колесиками. Он знает, что мог бы поиграть в ванной на плитке, где лошадь лучше бы катилась, но ему нравится здесь, под раковиной. Здесь уютно и безопасно.

На полу у кровати стоит красный проигрыватель, распахнутый своей широкой пастью, и крутит пластинку на сорок пять оборотов с одной из любимых песен его матери – «Не грабь чужой замок». Он переслушивает песню снова и снова, переставляя иглу, как только смолкают последние аккорды. Слушает долго, пока его не клонит в сон. Тогда он перекатывается на бок, сворачивается калачиком и засыпает прямо посреди песни.

Позднее мальчик просыпается, когда чувствует, как мужчина, которого его мать зовет Сынулей, тычет в него ботинком. Он садится на полу перед раковиной, слышит ровный стук иглы проигрывателя. Дверь в наружный мир открывается, ослепляя дневным светом. Его мать сидит на краю кровати. Мальчик слышит, как большие грузовики грохочут по двухполосной дороге.

– Ты там живой? – интересуется здоровяк. Снова тычет носком ему в зад, потом разражается смехом.

– Конечно, живой, – доносится голос матери. Она встает с кровати и садится на корточки.

Сынуля отступает, садится на кровать, смотрит на что-то, чего мальчик не видит. С Сынулей что-то не так, думает он. Он какой-то неправильный, как бывает иногда у взрослых.

Мальчик слышит знакомые запахи матери: ваниль, лимон, сигареты. Раньше она курила, пока папа еще не ушел. В последние несколько дней она снова за это взялась, но мальчик не против. Ему нравится запах. Папа бы не одобрил, но его рядом нет. Мамочка каждый раз это повторяет, когда берет в руки зажигалку. «Папы рядом нет».

– Эй, милый, – говорит она, как раз перед тем, как опрокинуться назад и приземлиться на спину. Включает проигрыватель, устанавливает иглу на винил, раздается громкое, противное царапанье. Она смеется, но в ее смехе есть что-то, что мальчику не кажется смешным, поэтому он просто смотрит на нее, замечает у нее розовое белье и думает, что не должен туда пялиться.

Сынуля указывает на мать со своего места на краю кровати и смеется, хлопает себя по колену. Мальчику кажется, будто он только что пропустил самую смешную шутку в мире.

– Что? – спрашивает она, оборачиваясь через плечо на Сынулю и усмехаясь ему. – Ты надо мной смеешься? – Она подползает на четвереньках к краю кровати, где сидит Сынуля. Его смех смолкает, остается только улыбка, а взгляд мелких, близко посаженных глаз блуждает вверх-вниз, вверх-вниз. Она поднимается на колени и плавным движением оказывается между его колен. Он протягивает сильную татуированную руку и запускает свои огромные пальцы ей в волосы. – Не смейся надо мной, малыш, – говорит она. – Не смейся надо мной.

Он не смеется.

Маленький Тревис тоже не смеется. Не сейчас. Не когда его мать говорит ему, что ему нужно уйти в туалет и побыть там какое-то время.

– У нас тут взрослый разговор, – поясняет она.

– Большое дело, – говорит Сынуля с кровати, но мальчик понятия не имеет, о чем он.

Мать закрывает за ним дверь, и он садится на край ванны.

Он слышит треск иглы, затем раздаются первые аккорды песни.

Когда песня заканчивается, он вспоминает про свою игрушку: она осталась под раковиной. Он думает о том, как здорово она каталась бы здесь по плитке. Но он знает, что выходить ему нельзя. Просто знает. Там что-то происходит, как происходило и несколькими ночами ранее. Звуки, что он слышит, – запись слишком коротка, чтобы их заглушить, – теперь ему знакомы. Прошлой ночью, когда он лежал в своей кровати без сна, отвернувшись от матери и Сынули, они тоже шумели. Он лежал и смотрел на мерцание телевизора, показывавшего ночные новости, рекламу табака и телевикторину. Он знает, что выходить ему не стоит, пусть даже игрушка осталась там, и если быть до конца честным, то он бы признал: дело вовсе не в игрушке. Ему хочется посмотреть. На то, что происходит. Понять, что значит весь этот шум.

Он приоткрывает дверь.

В зеркале на стене напротив двери ванной видно, что мать сидит на коленях у края кровати, пальцы Сынули у нее в волосах, ее лицо – у его колен. Мальчик видит ее голые плечи, бретельки ее лифчика, ее блуза лежит на полу рядом с красным проигрывателем. На чулках у нее – стрелка. Она стонет и двигает головой перед его коленями. Сынуля оттягивает ее за волосы.

– Ах ты сучка, – произносит здоровяк.

Тук-тук-тук – стучит игла.

Мальчик завороженно наблюдает, пока Сынуля не поднимает глаза и не замечает его в зеркале.

Сынуля смотрит на него и улыбается.