В доме на холме. Храните тайны у всех на виду

Рози было жаль бросать коллег в неотложке. Жаль бросать наставников и ординаторов, медсестер и уборщиц, то место, которое сделало ее врачом, ее дом в течение многих лет. Но именно с мистером Тонго, с его своеобразной мудростью и эксцентричными утешениями, было распрощаться труднее всего. Потом, на прощальной вечеринке, он напомнил, что был не ее официальным психотерапевтом или социальным работником, но настоящим другом, а это означало, что он сможет оказаться в Сиэтле, как только у нее возникнет нужда.

— Телепортация? — От мистера Тонго Рози ожидала чего угодно.

— Телефон, — подмигнул мужчина. — Эта технология появилась только в девятнадцатом веке, но она эффективнее, потому что настоящая.

Три недели спустя, еще даже не полностью распаковавшись, она позвонила. Жизнь казалась разваленной — картонная коробка, которую разломали, расплющили в простой квадрат, а потом сложили заново в нечто неузнаваемое. Рози нужен был глас здравого рассудка, пусть сколь угодно безрассудный. И именно это он и сказал: «Посторонними здесь и пахнуть не должно».

— Пахнуть?..

— Ну, это дело явно никого постороннего не касается, верно? Не думайте о Поппи как о Клоде под личиной. Думайте о Поппи как о девочке с пенисом, девочке с необычной медицинской историей. Вы обычно обсуждаете с другими мамами на детской площадке, что в штанах у детей?

— Обычно — нет.

— И вам кажется, что это никого не касается, верно? Такова ваша точка зрения. Что рассказывать об этом — странно и неловко.

— Верно, но…

— Так что я тут принюхиваюсь и не ощущаю ни малейшего запаха «того, чем нужно делиться с другими». — Мистер Тонго на другом конце линии шумно принюхался, демонстрируя, что напал на след. — Мы обсуждаем с друзьями многие интимные вещи, но наши гениталии и гениталии наших детей — частное дело. Многие из моих пациентов и клиентов — дети, так же как их родители, люди, имеющие дело с целым спектром сложностей, не только с этой, — считают, что им не надо объясняться каждый раз, знакомясь с новым человеком. Они не хотят взваливать на себя ответственность за просвещение каждого встречного-поперечного. Они считают, что содержимое их штанов никого не касается.

— Догадываюсь, что так, но…

— У вас есть масса возможностей, которых никогда не было в Висконсине. Вы можете всю зиму не чистить от снега дорожку. Можете выпить чашку кофе и прослезиться от счастья. Если прольете эти слезы на улице в феврале, они не примерзнут к щекам. Как здорово! И Поппи не обязана быть Поппи, Которая Раньше Была Клодом. Она может быть Просто Поппи.

— Но людям нужно знать.

— Кому нужно?

— Всем.

— О да, я понимаю, — сказал мистер Тонго. — Всем — это кому?

— Учителям. Школьной медсестре. Родителям детей, с которыми она играет. Тренеру по футболу. Учителю танцев. Нашим друзьям. Их детям. Друзьям мальчиков. Родителям друзей мальчиков…

— Зачем? — поинтересовался мистер Тонго.

— Зачем?

— Да, зачем всем этим людям нужно это знать? Что такого может случиться в школе, чтобы пенис Поппи повлиял на ее учительницу в первом классе или школьную медсестру? На какие такие совместные игры вы водите своего шестилетнего ребенка, что родителям ее подружек нужно знать всю ее медицинскую историю? Вы требуете медицинские истории ее подруг, когда они приходят поиграть?

— Нет.

— Нет. Так зачем им нужна ее история?

— Может, и не нужна, но они имеют право знать.

— «Право знать» подразумевает, что вы двуличничаете, лжете людям насчет чего-то, маскируете определенную правду. Вы двуличничаете или лжете?

— А разве нет?

— Нет. Вы не маскируете правду. Это и есть правда. Если бы вы говорили людям, что на самом деле она мальчик, это было бы неправдой. Здесь нет ничего такого, что кому-то нужно знать или кто-то имеет право знать. Вы не храните секретов. Вы уважаете право своего ребенка на тайну личной жизни, в чем она нуждается и на что имеет право, как и все мы.

Честно говоря, дело было не только в Поппи. Семьи, которые скрывают тайны, редко обходятся одной. Все они, точно военные гарнизоны, стояли на страже историй о том, кем были и кем стали.

За завтраком в один из первых дней учебы Ригель и Орион составляли план.

— Давай всем говорить, что мы на самом деле пираты, — предложил Ригель. — Я буду говорить, что меня зовут Черная Борода, а ты будешь капитаном Крюком.

— У тебя нет черной бороды. — Бен был явно разочарован тем, что они проделали путь через всю страну, а младшие братцы так и остались придурками. — А у него нет крюка.

— У меня есть крюк, — возразил Орион.

— А разве его поэтому звали Черной Бородой? — Черная Борода обдумал проблему. — Тогда я буду пиратом Щетиной.

— Мечтай! — фыркнул Бен.

— Пиратом Намек на Усы? Папа отдал мне старую электробритву.

— А ты разве ею пользовался?

— Я понял, о чем ты! — Безволосое лицо одиннадцатилетнего Ригеля озарилось идеей. — Я буду Безбородым пиратом! В Сиэтле это будет здорово!