В доме на холме. Храните тайны у всех на виду

Рози понимала его точку зрения, потому что сама была логичной. Понимала, потому что, как только приняла решение об отъезде из Висконсина, никакое количество доводов мужа, или недовольств старшего сына, или доказательств матери, или больничных историй, или любви к своей жизни в том виде, какой она была, больше не имело ровно никакого значения. На пути домой из больницы после нескольких неописуемых часов с Джейн Доу она смотрела, как встает солнце, и понимала, что единственный путь вперед — это путь вглубь. Она постоянно видела это на примере пациентов. Неделями ощущая симптомы и месяцами проходя тесты, те не желали верить, что у них было то, что было. Но после принятия единственным путем вперед был путь вглубь. Люди далеко за полночь засиживались за компьютерами, разбирая продвинутые медицинские исследования, в которых совершенно не разбирались. Вступали в группы поддержки, читали книги, покупали футболки, бегали по пять километров. Посвящали свою жизнь тому, что отвергали считаные дни назад. А потом, когда история сворачивала с этого нового пути — лекарство не действовало, действовало слишком сильно, признаки указывали на что-то совсем другое, — оказывались еще более потерянными, чем прежде. Лес действительно был темным, опасным и угрожающим, но Пенн видел, как сквозь него пройти. Она не хотела преграждать ему эту дорогу. Но не была уверена, что там впереди, за поворотом, дорога не обрывается в море.

Рози сделала глубокий вдох и начала заново:

— Прекращается все, не только превращение в мальчика-подростка. Я понимаю, почему ты не хочешь, чтобы у нее росли волосы на груди, но дело не только в этом. Блокаторы замедлят рост — прямо сейчас ей полагается становиться выше, а ее костям — плотнее, длиннее, крепче, но, если остановить гормоны, этого не случится. Это может посягнуть на ее созревание — психологическое, эмоциональное, физическое. Гормоны вносят вклад в интеллект и креативность, критическое мышление, абстрактный анализ. Возможно, мы все это у нее отбираем. Агги, Натали и Ким начнут превращаться в молодых женщин, Пенн. Начнут выглядеть взрослее, станут более зрелыми, начнут вести себя как более взрослые и зрелые. Дело не только в том, что у них будет грудь, а Поппи останется плоской. Они станут влюбляться в одноклассников, злиться на взрослых, страдать перепадами настроения дома…

— Да, действительно, как ужасно было бы этого лишиться!

— Ты хочешь остановить ее пубертат, чтобы тебе не приходилось иметь дело с ее дурным настроением?

— Разумеется, нет. Я шутил.

Она знала это. Просто не сочла смешным. Или знала, что он думал, будто это смешно, но при этом понимала, что это не совсем шутка. Или что-то среднее. То, что она не могла четко опровергнуть его возражение, не означало, что она не могла с ним не согласиться. Поппи или Клоду, Поппи и Клоду нужно было пройти через тот период, когда они будут ненавидеть свою семью и никто не будет их понимать. Они должны пройти через тот период, когда будут сомневаться в том, кто они есть, и откуда взялись, и во всем, что им когда-либо говорили и что они воспринимали как данность. Они должны были влюбиться на неделю, а потом сокрушаться в выходные, а потом снова влюбиться в понедельник. Кем бы они ни были, Поппи или Клод, он или она не могли оставаться маленькой девочкой вечно.

Пенн встал с колен, сел рядом и взял ее руки в свои. Они менялись местами, Рози это видела. Словно смена караула. Просто потому, что пришло время: она какое-то время побудет сумасшедшей, а он — спокойным.

— Пубертат — это одно, — его голос был раздражающе разумным, — но нельзя допустить, чтобы ей пришлось ненавидеть свое тело.

— Она будет женщиной, — напомнила Рози. — Ей следовало бы к этому привыкнуть.

— Да, ха-ха, но если серьезно…