В доме Шиллинга

— Ты всегда была моимъ злымъ духомъ, — прошептала она сквозь зубы. — Ты всегда уменьшала, если не отнимала совсмъ мои тріумфы, желтая цыганка, надменная хлопчато-бумажная принцесса, ты всегда вылзала впередъ, взбиралась на свои хлопчато-бумажные тюки, — а разв у васъ есть настоящая красота и привлекательность. Глупцы въ самомъ дл вообразили, что маленькая нмка не можетъ равняться съ тобой и назначили тебя моей надзирательницей… Но теперь мой чередъ, донна де Вальмазеда! Теперь ты увидишь, чего стоитъ Люсиль Фурніе въ Германіи!.. Когда я подумаю, что стоитъ мн только сдлать движеніе, чтобы привести всхъ въ энтузіазмъ и старыхъ, и молодыхъ, то я и сама не понимаю, какъ я могла восемь лтъ просидть въ пустын среди вашихъ рисовыхъ и сахарныхъ плантацій.

Она схватила зонтикъ, который бросила передъ тмъ на стулъ возл кровати Паулы и вышла изъ комнаты, шурша шлейфомъ шелковаго платья. Въ комнат больного она подошла къ Іозе и ласково откинула ему волосы со лба.

— Вырвись изъ клтки, милый! — сказала она. — Ты вдь здоровъ, какъ рыба и давно ужъ могъ бы бгать въ саду съ Пиратомъ… Будь молодцомъ и не позволяй больше кормить себя больничнымъ супомъ… Прощай, мое сокровище!

Нсколько минутъ спустя донна Мерседесъ видла, какъ она въ сопровожденіи Минны поспшно шла по переднему саду. Выйдя на улицу, она остановила прозжавшаго мимо извозчика, и маленькая женщина отправилась въ городъ, чтобы вернуться опять съ разными свертками.

Донна Мерседесъ слдила за ней мрачными глазами. Часто она чувствовала страстное желаніе бросить все изъ-за этой взбалмошной, жаждущей удовольствій женщины и освободиться отъ нея. И теперь въ душ у нея шевельнулось желаніе, чтобы эта карета съ ея пассажиркой укатилась въ широкій Божий міръ, чтобы никогда боле не возвращаться… Она вздрогнула и боязливо осмотрлась кругомъ, какъ будто бы она выговорила вслухъ эту, какъ молнія, мелькнувшую мысль и какая нибудь злая сила могла овладть ей. При этомъ ей показалось, что предсмертный печальный взоръ брата укоризненно устремился на нее, вспомнились ея священныя общанія, данныя ему, посл которыхъ онъ спокойно закрылъ глаза навки… О, дивное женское сердце! Выдерживая страшные удары судьбы и противодйствуя имъ съ неистощимой силой оно возмущается отъ булавочныхъ уколовъ злыхъ языковъ и теряетъ мужество!.. Это легкомысленное созданіе, эта маленькая женщина, которая сейчасъ, узжая, еще разъ съ торжествомъ повернула къ ней свою украшенную локонами головку, не могла быть воспитательницей, примромъ и защитой для своихъ дтей; ей нравилось тайными нашептываніями и явными противорчіями уничтожать въ молодыхъ душахъ вліяніе другихъ, и что же можно было съ этимъ сдлать, какъ отстранить ее отъ дтей, — вдь она была ихъ мать… Для самой Мерседесъ огромное значеніе имли постоянно повторявшіяся настойчивыя просьбы брата охранять Люсиль отъ всякаго волненія, чтобы не развилась ея болзнь. Какъ часто онъ въ отчаяніи ломалъ руки при мысли, что неизлчимая болзнь похититъ ту, кого онъ любилъ до послдній минуты своей жизни.

Успокоившись нсколько, донна Мерседесъ сла подл Іозе и тихимъ кроткимъ голосомъ разговаривала съ нимъ. Шумная живая мама съ своимъ громкимъ голосомъ и шумящимъ шелковымъ платьемъ взволновала маленькаго больного. Пришлось спустить тяжелые занавсы на окнахъ, потому что даже слабый свтъ, проникавшій съ галлереи и смягченный опущенными шторами казался для него слишкомъ сильнымъ, онъ вздрагивалъ при малйшемъ шум и пульсъ усилился.

Пока старались устранить дурныя послдствія возбужденія, наступилъ вечеръ. Дебора приготовила въ большомъ салон чай и пришла спросить, куда ей нести молоко для Паулы, которая во время болзни Іозе пила его всегда у своей мамы, a госпожа еще не возвращалась.

Донна Мерседесъ съ удивленіемъ посмотрла на часы, стрлка показывала восемь. Люсиль никогда еще не выходила такъ надолго… Какое-то неопредленное безпокойство, какой-то страхъ передъ таинственной силой, которая съ быстротой молніи осуществляетъ иногда къ собственному нашему мученію и раскаянію достойныя наказанія желанія, закрались ей въ душу.

Она подошла къ одному изъ оконъ большого салона и смотрла въ садъ. Еще было свтло; осыпанные цвтами розовые кусты и цвточныя клумбы пестрли яркими красками, на платанахъ отражался послдній лучъ заходящаго солнца, блыя каменныя статуи фонтана рзко выдлялись на бархатистомъ ковр лужайки, a по ту сторону ршетки на бульвар двигались толпы гуляющихъ. Экипажи катились взадъ и впередъ, а изъ сосднихъ узкихъ и душныхъ улицъ появлялись все новыя и новыя толпы, желавшія освжиться вечерней прохладой въ Каштановой алле.

Какъ глупо было безпокоиться! Еслибы случилось какое нибудь несчастіе, о немъ давно бы ужъ дали знать, — очевидно, маленькая женщина запоздала въ кондитерской за лакомствами и мороженымъ… Между тмъ постепенно смеркалось, ни одинъ изъ наемныхъ экипажей, которые время отъ времени возвращались изъ города, не останавливался передъ чугунной ршеткой, а на дорожкахъ бульвара давно ужъ замолкъ шумъ шаговъ.