В доме Шиллинга

Она закусила губы, и въ глазахъ ея вспыхнули гнвъ и раздраженіе, но она подошла ближе и, отказавшись отъ предлагаемаго стула, оперлась рукой на ближайшій столъ. Она бросила продолжительный высокомрный взглядъ на слугу, который, принесши почти совсмъ готовый чемоданъ, пробовалъ еще разъ, хорошо ли затянуты ремни у пледа, на самомъ же дл насторожился, чтобы подслушать, о чемъ будутъ говорить. Баронъ Шиллингъ только теперь замтившій его, приказалъ ему удалиться.

Донна Мерседесъ вынула изъ кармана письмо.

— Прочтите, пожалуйста, — сказала она коротко, какъ бы желая насколько возможно сократить свое пребываніе въ этой комнат.

— Это письмо отъ фрау Люціанъ?

— Да, изъ Берлина.

— Въ такомъ случа я знаю содержаніе. — Онъ слегка отклонилъ ея руку съ письмомъ. — Фрау Люціанъ написала и мн, она дебютировала съ большимъ успхомъ.

Она насмшливо улыбнулась.

— Да, наше имя удостоилось большой чести, и я виновата, что оно появилось на афишахъ.

— Если ему не причинятъ никакого вреда, отъ искусства оно не унизится, — сказалъ онъ спокойно. — Я въ глазахъ многихъ людей нашего круга не длаю чести своему имени, потому что я здсь, — онъ обвелъ рукой всю комнату, — занимаюсь „глупостями“ и мъ свой собственный хлбъ, вмсто того чтобы въ высокихъ сапогахъ ходить на охоту и разыгрывать роль управляющаго имніями своей жены.

Она поняла намекъ, — ея „да, на деньги своей жены“ было навсегда опровергнуто.

— Впрочемъ, я не понимаю, какимъ образомъ вы можете быть виновны въ неожиданномъ поступк вашей невстки…

— Я была до смшного доврчива.

— Да, въ этомъ я долженъ съ вами согласиться, сударыня.

Въ этихъ повидимому любезно сказанныхъ словахъ было столько ироніи, что она быстро взглянула на него сверкающими глазами. „Не женская доврчивость видна въ этихъ глазахъ“, прибавилъ онъ съ мимолетной улыбкой въ подтвержденіе своихъ словъ.

Она сильно оскорбила этого человка, онъ ей не простилъ этого, что слышно было по оскорбительной рзкости, совершенно измнившей даже его голосъ.

Ея горячая кровь такъ и закипла.

— Да, — сказала она, быстро перебивая его, — мои глаза не имютъ счастія смотрть съ нмецкимъ смиреніемъ на міръ Божiй. Но это меня не безпокоитъ. Я далека отъ честолюбиваго желанія походить на Гольбейновскихъ мадоннъ. Я вдь знаю нмецкій патріотизмъ, — что не подходитъ къ ихъ женскимъ типамъ, то они просто уничтожаютъ, что и доказываетъ эта картина, — она съ злобной улыбкой указала на изображеніе мадонны съ замазанными глазами.

Картина была прислонена къ углу шкафа, во время уборки мастерской непрошенная рука можетъ быть вытащила ее изъ ея уголка, такъ какъ баронъ Шиллингъ съ удивленіемъ оглянулся на нее, и чело его омрачилось.

Донна же Мерседесъ тихо засмялась. Онъ почти испугался, — никогда еще не слыхалъ онъ смха изъ этихъ серьезныхъ устъ; теперь на мгновеніе обнаружился передъ нимъ рядъ чудныхъ жемчужныхъ зубовъ, углы рта прелестно углубились, но вокругъ нихъ образовались демоническія линіи, — смхъ ея былъ оскорбительно насмшливъ.

— Можетъ быть глаза эти вышли изъ подъ кисти живописца противъ его воли, — сказала она, пожимая плечами, — но вдь эту ошибку можно исправить. Эта же варварская полоса сдлана вслдствіе вспыльчивости или, можетъ быть, каприза.

Онъ молча повернулся, взялъ лежащій на стол ножикъ и подошелъ къ картин. Быстро нсколькими сильными ударами вырзалъ онъ полотно изъ рамы, свернулъ его и заперъ въ шкафъ, чтобы прекратить дальнйшія комментаріи.

Зашуршало черное шелковое платье, — онъ подумалъ, что она уходитъ изъ мастерской, и обернулся къ ней. Она дйствительно дошла до стеклянной двери и остановилась у занавски. Она не смялась больше; ея блдное лицо, точно выточенное изъ мрамора, выдлялось на темномъ бархат, за который она ужъ держалась рукой.

— Я узжаю, — холодно сказала она, овладвъ собой, когда онъ приблизился къ ней, — и принуждена просить васъ позаботиться о дтяхъ во время моего отсутствія.

— Вы хотите хать въ Берлинъ?

— Да. Люсиль должна вернуться сюда со мной.

— Я того же мннія. Но попробуйте поймать жаворонка, который взвился на воздухъ и ликуетъ.

— Ликованію наступитъ конецъ, когда она убдится, что съ этой высоты низвергнется прямо въ объятія смерти, — я приглашу первыхъ медицинскихъ знаменитостей.

— Вы надетесь подйствовать страхомъ смерти? И это говорите вы, презирающая такія побужденія, какъ мужчина? А если маленькая женщина также…

— О, пожалуйста, безъ сравненій! — прервала она его, мрачно наморщивъ лобъ, — не хочу, чтобы меня сравнивали съ Люсилью… Я была тринадцатилтнимъ ребенкомъ, когда увидала ее первый разъ, и плакала отъ стыда и униженія, такъ какъ тотчасъ же увидла, что она внесла легкомысліе и пошлость въ нашъ домъ, который мой гордый ддушка и моя мать умли поставить на княжескую ногу.

Она прижала руки къ груди, какъ будто хотла подавить то, что, можетъ быть, до сихъ поръ еще никогда не высказывала, и прибавила беззвучно и съ затуманившимися глазами: „Боже мой, какъ глубоко ненавижу я это пустое созданіе, которое можетъ такъ скоро забывать! Феликсъ пожертвовалъ бы за нее своей кровью, а она танцуетъ, еще не дождавшись конца траура!“