Блдная торопливо вернулась донна Мерседесъ въ домъ съ колоннами. Она собственноручно разобрала вс вещи, приготовленныя въ дорогу, посидла немного подл Іозе, который слабыми рученками возилъ по одялу маленькую деревянную лошадку и, наконецъ, сосредоточившись въ себ, сла у письменнаго стола въ оконной ниш. Въ ея душ бушевала буря, между тмъ какъ руки спокойно лежали на колняхъ и глаза были закрыты, какъ будто бы она дремала.
Изъ дтской пришла маленькая Паула съ куклой въ рукахъ; она прижалась къ колнямъ тетки и смотрла на нее большими вопросительными глазами… Это были такія же блестящія звзды какъ т, что совратили Феликса Люціана съ его пути и привели къ преждевременной могил, т страстные глаза, которые теперь сіяютъ съ подмостковъ.
И это дитя, мило и невинно смотрвшее, какъ серафимъ, съ чудными золотистыми кудрями, должно вырости подъ надзоромъ тхъ глазъ? Никогда, никогда! Она обняла малютку и съ страстной нжностью прижала ее къ себ… Какъ часто приказывалъ Феликсъ приносить къ своей постели «свое утшеніе», «свою принцессу» и прижимался своимъ блднымъ изможденнымъ отъ страданій лицомъ къ блокурой головк!
— Береги дтей, Мерседесъ, береги ихъ, повторялъ онъ постоянно съ тревогой. Я, кажется, не буду спокойно лежать въ земл, если они собьются съ пути! — И, напрягая послднія силы, онъ сдлалъ собственноручно вс распоряженія и написалъ матери послднее письмо, исполненное горячей мольбы… Вс эти бумаги были въ рукахъ его сестры — она была преградой, которую тщетно старалась преодолть легкомысленная, непомнившая своихъ обязанностей женщина.
Для своего успокоенія донна Мерседесъ хотла взглянуть на эти бумаги, стоявшія въ углу на нижней полк письменнаго стола въ маленькомъ серебряномъ ящичк рококо. Она знала, что одинъ взглядъ на эти бумаги успокоитъ ее, но шкатулки тамъ не оказалось…
Какъ пораженная громомъ вскочила она. Первой ужасной мыслью, отъ которой у нея кровь застыла въ жилахъ, была мысль, что Люсиль похитила ихъ. Вдь она знала, что въ шкатулк находились письменныя уполномочія ея золовки, — безъ этихъ бумагъ она была безсильна, и мать возвращала себ свои неограниченныя права надъ дтьми…
Дрожащими руками перерыла донна Мерседесъ вс вещи и книги, наполнявшія письменный столъ и его открытые ящики — но все было напрасно! Она позвала Дебору, когорая обыкновенно стирала пыль со стола и длала это съ педантичной аккуратностью, — никогда нигд не было видно пылинки и притомъ каждый предметъ, даже самое маленькое стальное перышко, оставался на своемъ мст… Она съ ужасомъ отступила, увидавъ блдное лицо своей госпожи, и съ полной увренностью заявила, что шкатулки нтъ здсь съ того самаго дня какъ заболлъ Іозе. Она замтила это съ первой же минуты, такъ какъ на полк больше ничего не стояло; но госпожа часто убирала вещи подолгу стоявшія на стол; къ тому же она была тогда такъ разстроена смертельной болзнью ненагляднаго дитятки, что у нея голова шла кругомъ, и она до настоящей минуты не вспомнила о шкатулк.
И такъ у Люсили документовъ не могло быть… Теперь принялась искать Дебора; пришла Анхенъ изъ комнаты больного, и мадемуазель Биркнеръ, принесшая дтямъ тарелку плодовъ, заглянула, вытянувъ шею, въ салонъ и потомъ вошла туда, чтобы помогать искать. Осмотрли вс шкафы и ящики, отодвигали тихонько всю мебель отъ стнъ, a донна Мерседесъ сама обыскала маленькій кожаный чемоданъ, всегда находившійся у нея по близости и стоявшій подъ письменнымъ столомъ, — все было напрасно! Мадемуазель Биркнеръ робко спросила, что это была за шкатулка, и Дебора увряла ее, что она была серебряная «въ палецъ толщиной» и что можно поздравить негодяя, похитившаго ее.
— Въ ней были семейные документы, которые невозможно замнить, — рзко прервала Мерседесъ потокъ ея краснорчія.
При этихъ словахъ по мрачному лицу Анхенъ скользнула горькая улыбка.
— Мыши стащили бумаги, — сказала она, и взоръ ея блуждалъ по украшенной рзьбой стн съ такимъ выраженіемъ, за которое Люсиль объявила ее помшанной.
— Мыши въ дом Шиллинга имютъ также уши, чтобы подслушивать чужія тайны.
Дебора искоса со страхомъ посмотрла на нее, а мадемуазель Биркнеръ за ея спиной длала знаки: она многозначительно и съ выраженіемъ состраданія провела рукой по лбу, чтобы показать, что молодая двушка подвержена маніи. Впрочемъ добродушная толстая экономка была безутшна, что въ дом Шиллинга у гостей могло что-нибудь «пропасть». Она поспшила сообщить эту непріятную новость въ людской. И досталось же ей, — въ кухн поднялась настоящая буря.
— Такъ! Часъ отъ часу не легче! — бушевалъ камердинеръ Робертъ. — Мы обокрали бдныхъ прізжихъ, этихъ, да будетъ вамъ извстно, комедіантовъ! Да, комедіантовъ! Разв я вамъ не говорилъ всегда, что блестящіе каменья и другія разставленныя въ спальн вещи театральный хламъ? A черныя рожи! Боже мой! Еслибы я могъ ихъ хоть разъ окунуть въ тазъ съ водой и вымыть, какъ слдуетъ! Пусть меня сейчасъ повсятъ, еслибы изъ нихъ не вышли отличныя блыя хари.
Онъ энергично махнулъ рукой въ воздух, точно счищалъ что со стола.