В двух битвах

...На другой день, только забрезжил рассвет, корпусный комиссар Леонов и Николаев выехали в 76-й гвардейский полк. Там встретил их комиссар полка Звягинцов — высокий, плечистый, с загорелым моложавым лицом, с проседью в густых светлых волосах. Он был подтянут, чисто выбрит. Представился корпусному комиссару строго по-уставному. На Николая он еще во время первого знакомства в Политуправлении фронта произвел хорошее впечатление. И сейчас его неторопливые содержательные ответы Леонову порадовали Николаева. Чувствовалось, что комиссар полка на своем месте. Такое же мнение было и у Леонова. По дороге в штаб дивизии он сказал:

— Комиссар Звягинцов — серьезный, вдумчивый человек, быстро схватывает. Люди чувствуют его руку. Он на месте. Конечно, ему надо помочь быстрее освоиться, войти в курс.

Беседуя с комдивом, комиссаром, начальником политотдела, Леонов поделился своими впечатлениями о поездке в полк:

— Вы разумно поступили, когда ветеранов бригады влили в каждое подразделение. Молодому пополнению теперь есть с кого брать пример. Их беседы о боевых делах моряков — добрая форма воспитания! Надо только такие беседы не пускать на самотек, почаще бывать на них, помогать, чтобы рассказ ветерана западал в души молодых солдат.

Леонов провел рукой по жесткому бобрику волос и остановил взгляд на Николаеве:

— Вот мы сегодня с ним побывали на такой беседе в полку Осечкова. Выступал моряк с крейсера «Красный Кавказ» ефрейтор Ветров. Так вот этот Ветров рассказал о солдатской сметке. Да так здорово, что мы заслушались. Во время боя в Косткове автоматчики из крайнего дома прижали моряков, они несли потери, но обезвредить этот опасный гарнизон долго не могли. Ветров, четвертым уже, получил приказ командира пробраться в дом и уничтожить фашистов. Два километра по глубокому снегу прополз. С тыла оказался у дома. Дом был изнутри заперт, окна замурованы. И что вы думаете? Солдат через дымоходную трубу противотанковую гранату бросил. Оглушил вояк, а потом и до подвала добрался... И я верю, что из такой беседы новички многое намотали себе на ус.

5. Здравствуй, столица!

Дня через три Николаев выехал по неотложным делам в Москву. Отмеченная снарядными осколками, с опаленным бортом, видавшая виды полуторка, как только миновала «улучшенную» прифронтовую дорогу и оказалась на асфальтированном шоссе, покатила со скоростью отличного столичного лимузина.

Часа через три замелькали развалины Вышнего Волочка, а затем в разговоре с шофером, и не заметил Андрей, как взгляд его споткнулся о руины Калинина. Тяжело стало на сердце. «Что они наделали, звери?! Где людям жить? Вернусь в дивизию — всем расскажу, как в Помпеи превратили стариннейший русский город. И пусть в грядущих боях отомстят за каждый дом, каждую каплю детской и материнской крови».

Потянулись поля, перелески Подмосковья. И сразу полегчало на сердце. Тут почти на каждом километре встречались следы великой битвы и разгрома врага. В кюветах, на обочинах дорог и прямо в поле — сожженные фашистские танки, самоходки, разбитые орудия...

— Видал, какой разгром здесь учинили фашистам? — кивнул комиссар на одно из нагромождений вражеской техники.

— Кладбище, настоящее кладбище, товарищ комиссар! — радостно отозвался шофер. — И в громадных размерах. А правда, говорят, что они зарились парад своих войск устроить на Красной площади?

Николаев усмехнулся:

— Да, была такая бредовая задумка у фюрера, но, как видишь... Остались лишь обгоревшие махины. Гитлер трижды назначал сроки взятия Москвы, а демагог Геббельс писал в берлинских газетах, что Москва со многих сторон уже хорошо видна в окуляры бинокля... Но как посмеется над ними история! Вместо марша на Москву получился драп-марш от Москвы! Вместо парада — панихида! Вместо триумфа — мировой позор!!

Окраины Москвы остались позади. Машина как-то незаметно вкатилась в знакомые, близкие сердцу улицы. Замелькали высокие каменные и деревянные старинные дома, витрины магазинов, рекламы клубов, кинотеатров... Мало, очень мало чем изменилась его родная Москва за те полгода, когда Андрей последний раз был здесь. Но многое бросилось в глаза. Не слышно больше раскатов зенитной артиллерии и трескотни осколков по крышам домов, не содрогают воздух пронзительные гудки сирен, сообщающие о приближении воздушной опасности, исчезли с улиц маршировавшие резервные подразделения... Войска ушли на запад, к Сухиничам, Вязьме...

— Куда прикажете следовать? — спросил шофер, когда подъехали к Белорусскому вокзалу.

— Прежде всего на Красную площадь, а лотом на Миусскую, в родной дом.

— А разве ваш дом здесь, товарищ комиссар?

— Почти что.