В двух битвах

— Но неудачи были только в первом бою. Константин Давыдович, так же как и все другие моряки, быстро освоился на суше. Днем и ночью мы после трясли гарнизоны врага на коммуникациях 16-й фашистской армии. На моей памяти нет ни одного боя, в котором бы фашисты выдержали натиск моряков. Особенно ночью поддавали фашистам жару.

— Помнится, Лизюков изменил мнение о моряках, — подметил адмирал.

— Да. Изменил и частенько в пример их ставил.

— Читал, читал в майском номере «Красной звезды» его статью, — оживился Николай Герасимович. — Знаю его немножко. Суровый человек и обычно скуп на похвалу. А тут дань морякам отдал по полному счету. Сказал даже, что перед делами морской гвардии бледнеют былые подвиги гвардейцев прошлого. Сильнее не скажешь! Да. Ну и делегаты, ездившие поздравлять с присвоением гвардии, много мне рассказали о ваших делах.

Помолчав немного, Кузнецов заговорил опять:

— Заранее сожалею и знаю: то, что скажу сейчас, вас не обрадует, но сказать должен... Моряков мы от вас заберем. Тяжелое, если не тяжелейшее время для Родины кануло и навсегда оставлено истории. Флот наш продолжает развиваться, вступают в строй все новые и новые корабли, нам позарез нужны опытные, подготовленные люди на море. А поэтому оставшиеся в строю моряки бригады перейдут на корабли...

— Так я и знал! — приуныл комиссар. — Забирают, значит. На новые корабли. Это хорошо. Моряки нужны флоту, но и нам они ох как нужны, товарищ нарком! Моряки — это костяк, если хотите, это лейб-гвардия соединения. И лишать нас сейчас этой силы целиком крайне нежелательно. Будут слишком отрицательные последствия. А поскольку дивизия с боевыми традициями морской гвардии, вам, я думаю, не безразлично, как она будет воевать.

— Что вы хотите этим сказать?

— Моя мысль сводится к тому, чтобы часть моряков, хотя бы временно, оставить в соединении. Это пожалуй, резонно, — размышляя, сказал Николай Герасимович. Немного подумав, продолжил: — Сухиашвили и всех старших морских офицеров мы заберем немедленно! О младших офицерах и старшинах будете решать вопрос персонально на месте с нашим представителем. Вот максимум, на что я могу пойти, учитывая вашу просьбу. Согласны?

Андрей поблагодарил адмирала.

— Вот и хорошо, что так быстро пришли к мирному решению, — оживился адмирал. — Вполне с вами согласен, что мне не безразлично, как будет дальше воевать морская дивизия! К тому же с такими славными боевыми традициями...

В тот же день был подписан приказ по флоту, в котором высоко оценивалась деятельность 3-й гвардейской бригады моряков, объявлялась благодарность личному составу, а многие награждались именными часами. В их числе были Сухиашвили, Муравьев, Городец, Николаев, Никашин...

В Наркомате флота у комиссара Николаева произошла неожиданная встреча с бывшим военкомом бригады — дивизионным комиссаром Анатолием Алексеевичем Муравьевым. Он окреп после перенесенного сыпного тифа, немного похудел, что, по-видимому, пошло ему на пользу, помолодел. Встретившись в коридоре, они какое-то время молча смотрели друг на друга, словно вспоминая, какими были и какими стали. Первым заговорил дивизионный комиссар:

— Рад, очень рад, что встретились. Откровенно скажу тебе, Андрей Сергеевич, когда я встречаю кого-либо из морской бригады, для меня это настоящий праздник. Ведь родным домом бригада стала. Да каким домом, батенька ты мой! Первое время, веришь, такое ощущение было: вроде бы потерял что-то близкое, родное.

В одном из пустующих кабинетов они присели и разговорились. Слушал он Андрея внимательно. За время болезни Муравьев повидался со многими однополчанами. От них и получил подробнейшую информацию. Анатолий Алексеевич был в превосходном настроении: шутил, острил, заразительно смеялся. Он остался таким же: скромный, жизнерадостный, подвижный. Живо интересовался самыми различными вопросами жизни родного ему соединения. Особенно подробно расспрашивал о людях. Когда Николаев о некоторых товарищах сообщал печальную весть, дивизионный комиссар склонял голову и после минутной паузы говорил:

— Жаль, жаль. Какой парень был! Казалось, век будет носить голову и — вот... А как там Кульков?

— Здоров, как всегда, на вахте.

— Этот со своим олимпийским спокойствием до ко войны воевать будет. Молодчина. Ему всегда позавидовать можно, никакие, самые наиковарнейшие сюрпризы врага из равновесия не выведут. Такому командиру цены нет!

Андрей посмотрел на Муравьева и подумал: «Замечательный товарищ, опытнейший и отличный работник! Он поистине живое олицетворение прекрасной армии политических работников, воспитанных партией. Комиссар с большой буквы. Как много он сделал для соединения моряков, для выращивания и воспитания политработников бригады!»

В Москве Андрей встретил комиссара штаба бригады Дениса Павловича Никашина. Незадолго до выхода бригады из боя Никашин был контужен под Холмом и теперь ходил с палочкой, скособочившись на одну сторону. Этот здоровенный детина — «папа», как его в шутку называли товарищи по службе, — был в приподнятом настроении. Встретил он Николаева словами: