В годину славы и печали

С замиранием сердца Покровский увидел, как мощный луч прожектора с борта дирижабля, прорезав темноту, уперся в фонарь и двинулся от него, отсчитывая вагоны.

– Нет! – во весь голос взвыл Покровский, увидев, как мертвецки-бледный свет уверенно скользил к крыше вагона Корнилова. Бросившись к поворотным рычагам, он стал в одиночку разворачивать орудийную платформу.

– Что случилось, вашбродь! – послышался испуганный голос человека, поднимавшегося по вертикальной лестнице, и в нем, к огромной радости, полковник узнал своего ординарца Сафронова.

– Немцы! Дирижабль. Давай, Капитоныч! – прорычал Покровский, и расторопный ординарец вместе с ним навалился на рычаги.

Створки бомболюка цеппелина уже были раскрыты, когда пушка была установлена в нужное положение.

– Снаряд! – крикнул Покровский, лихорадочно наводя орудие на цель, холодеющим сердцем чувствуя, что не успевает.

Он действительно не успел выстрелить, когда из чрева цеппелина на вагон Корнилова обрушились бомбы. Как зачарованный смотрел полковник, как они падают вниз, отчаянно надеясь, что какое-то чудо спасет Корнилова. Чуда, однако, не произошло. Бомбы плотно накрыли вагон командующего. Он дернулся, словно дикая лошадь, и вспышки разрывов ослепили Покровского. Огромная сила вырвала вагон командующего из общей сцепки, швырнула на бок, но он не перевернулся, а только криво накренился и беспомощно застыл, ожидая своей дальнейшей участи. Вся земля вокруг него была густо усеяна битым стеклом и множеством листов белой бумаги.

Все это произошло за какие-то мгновения до того, как рявкнула зенитная пушка, посылая в небо ответный гостинец. По цеппелину уже давно строчили пулеметчики из защиты поезда, обнаружившие врага благодаря крикам полковника. Оболочка дирижабля, который ради нанесения точного удара спустился на низкую высоту, содрогалась от града пуль защитников поезда, но корабль не обращал на них никакого внимания. Сбросив первую партию бомб, цеппелин проводил только пристрелку и теперь собирался обрушить на поезд Корнилова всю мощь своего арсенала, но планы немцев полностью перечеркнул снаряд, выпущенный Покровским.

Ярко полыхнула корма, где были установлены моторы дирижабля. Его тело грузно качнулось, получив сильный удар, а потом стало разворачиваться вокруг своей оси, русский снаряд повредил рули высоты и уничтожил один из моторов. Со звериным остервенением всаживал Покровский один снаряд за другим в беспомощное тело дирижабля, пока внутри него не прогрохотал мощный взрыв, и его останки не рухнули на землю.

Только тогда полковник оставил свой пост и бросился к поверженному вагону Корнилова. Продолжая угрожающе накреняться, он, к счастью для спасателей, устремившихся к нему, не горел. Презрев опасность быть похороненным под обломками вагона, полковник смело бросился к настежь распахнутому дверному проему, и перед его глазами предстала ужасная картина.

Первым, кого он увидел, был генерал Духонин. Его тело висело над полом, насаженное на два корявых штыря, чьи острия выходили из его груди. Пенсне чудом уцелело на лице генерала, от чего его глаза причудливо переливались в свете фонарей.

Рядом лежал генерал Марков, из его разбитого затылка сочилась кровь вперемешку с мозгом. На теле прибывшего с Эльбы генерала Рашевского не было ни царапинки, но остекленевший взгляд отважного сапера говорил о его кончине. Зато лицо военного коменданта Берлина генерала Яковлева было так обожжено от взрыва, что опознать его смогли только по мундиру. Погибли так же начальник штаба Западного фронта генерал Наумов и несколько офицеров, которым Корнилов перед этим лично вручил боевые награды. Среди них был генерал Каледин.

Тело самого Верховного правителя было обнаружено в тамбурном переходе. Как выяснилось потом, командующего попросил к аппарату генерал Деникин, и тот в самый последний момент направился к телеграфистам. Когда Покровский добрался до него, Корнилов лежал, скорчившись, лицом вниз, придавленный тяжелым железным листом. С трудом отбросив в сторону эту тяжесть, полковник освободил тело главнокомандующего и склонился над ним. Широкая рваная рана от затылка тянулась к правому виску, от чего все лицо генерала было обильно залито кровью. Дрожащими руками Покровский перевернул тяжелое тело на спину и склонился над ним. Глаза правителя были закрыты, и он не дышал. Полковник схватил безвольную руку Корнилова, но никак не мог прощупать пульс.

Горечь потери сдавила грудь офицера, и тут он неожиданно вспомнил, что говорила ему жена, прошедшая курсы медсестер, о возможности прощупать пульс на сонной артерии. Словно в тумане он наложил пальцы руки на шею Корнилова и тут же радостно вскрикнул. Под его пальцами отчетливо, слабо и неровно бился пульс.

– Врача!!! Врача сюда!!! Командующий жив!!!

Протиснувшийся через разрушенные конструкции вагона врач подтвердил наличие пульса, и, подхватив маленькое тело, офицеры на руках осторожно вынесли Корнилова наружу.

– В лазарет, в лазарет! – командовал врач, взяв в свои руки инициативу по спасению жизни Верховного правителя.