В годы испытаний

Ведь идея — это не заученная истина, которую человек при случае может произнести. Это боль сердца за правду, за истину. Идея защиты матери, отца, близких, своего народа, своей социалистической Родины — одна из самых возвышенных. И очень важно для политработника любого ранга, решая сотни повседневных дел, не потерять из виду главное, что может и должно владеть чувствами бойца, именно сейчас важно найти слова высокие и простые, душевные и искренние для донесения необходимой идеи до его сознания и сердца.

Люди на время отрываются от фронта… Главное — зажечь в них стремление быстрее, организованнее провести марш и продолжать борьбу с ненавистным врагом. Воины будут идти по местам недавних боев. Надо сделать так, чтобы те разрушения, то человеческое горе, которое оставили фашисты после себя, испепеляли сердца бойцов и командиров священной ненавистью к захватчикам, звали их к мщению.

Но как это наиболее впечатляюще довести до сознания воинов? Как идеи превратить в материальную силу? Как добиться, чтобы идея пронизывала все, даже их самые мелкие повседневные дела? Задача командирам поставлена, совещание с начальниками политотделов дивизий проведено. Теперь надо всем, от командарма до командира роты, идти в красноармейские массы. Ничто не может заменить личного общения с воинами.

— Как дела, бронебойщики? — спросил я у группы воинов, чистивших противотанковые ружья.

— Были дела, товарищ полковник. А сейчас нет никаких дел, одна маета…

— Как так?

— Да так: почистим вот ружья — и дело с концом.

— Но нам же предстоит тысячекилометровый марш. Это ведь не шутка!

— Да, тысяча километров — это, конечно, много. Но однообразное занятие, товарищ полковник. Топай изо дня в день, как верблюд.

— Ну, нет! Марш — сложная штука.

И мне пришлось обстоятельно поговорить о предстоящем марше как о сложной и ответственной боевой задаче.

— Сущая правда, товарищ полковник, — вмешался в беседу пожилой красноармеец, надевая чехол на ПТР. — Помню, отступали мы в сорок втором из-под Ростова…

— Опять Богуш завел свою шарманку об отступлении из-под Ростова, — с досадой произнес приятной наружности блондин с медалью «За отвагу» на груди.

— А ты бы помолчал, когда дело говорят, — оборвал бронебойщик сослуживца. — А еще бывалый человек… Да… Так вот, отступали мы, значит. Дружок у меня был, Сорокин Иван. Добрый в общем-то был боец. Но, прямо скажем, дружен был с матушкой-ленью. Когда выпадает час-другой отдыха, пехотинцу первым делом что надо? Ноги помыть в ручье, портянки перемотать и все такое прочее. А Сорокин — нет! Разляжется, как боров, да еще и поучает других: «По правилам древних надо, чтобы все мышцы были расслаблены». А потом вижу, захромал наш Иван. «Что ты костыляешь, Сорокин?» — спрашиваю. «Да пустое. Ногу натер малость». Переночевали мы на каком-то хуторе. А наутро нога у Сорокина распухла, посинела.

— Ну и чем же все кончилось? — спросил с усмешкой блондин.

— Чем, чем… Плохо все кончилось… Танки фашистские двинулись на хутор. А Сорокин уж совсем идти не мог. Ну, спрятала его какая-то казачка. Да только потом нашлась продажная шкура, выдала его. Полевая жандармерия расстреляла и нашего бойца, и женщину… А ты, дурья башка, говоришь, что шарманка. Понимать надо!

* * *

В дни подготовки к маршу к нам в армию неоднократно приезжал А. А. Жданов. Меня всегда поражал в нем масштабный, государственный подход при рассмотрении порой самых незначительных деталей воинского быта. Помню, однажды он спросил у одного из заместителей командиров полков по тылу:

— Доложите, товарищ майор, как у вас в части осуществляется подгонка обмундирования.

— Стараемся, товарищ генерал, — отчеканил интендант. — Красноармейцы в бою, известно, любят, чтобы обмундирование было попросторнее.

— Вот-вот, — строго заметил Андрей Александрович. — И у вас так же, как у других. Обмундирование попросторнее, то есть, как правило, на рост, а то и на два побольше. А знаете, что это значит? Это значит, надо дополнительно выпускать миллионы метров материала. А страна и так работает на нужды фронта с большим напряжением. Кроме того, личный состав ходит в каких-то балахонах, а не в форменном обмундировании. — И, обращаясь уже ко мне, А. А. Жданов заметил: — Я прошу, товарищ Мальцев, навести в этом вопросе порядок. Это непозволительная бесхозяйственность!

Выполняя указания члена Военного совета фронта, командиры, политработники, хозяйственники много поработали, проверяя и подгоняя обмундирование и обувь. Старшины рот провели с красноармейцами, особенно с молодыми, беседы о режиме и правилах длительных пеших переходов. Врачи и медсестры организовали занятия по правилам личной гигиены во время марша.

Много внимания мы уделяли подготовке и ремонту транспорта, в том числе гужевого. При осенней распутице конная тяга была незаменима.

— Не армия, а Запорожская сечь, — не то сердясь, не то шутя, говорил генерал-полковник Д. Н. Гусев. — Везде строгают, куют, стучат молотками, визжат пилы, натягивают брезент на повозки…