В горах долго светает

Ущелье перешло в высокогорную долину с ее неизменной фриганой — редкими полукустарниками, жесткими травами, рощицами арчи и фисташки. Выше в распадках темнели густые заросли, там можно сделать первый привал, попробовать связаться с Ахматиаром, проверить, не появится ли воздушный разведчик. А перед закатом — в путь. Пока душманы не ждали воздушного врага — тревога еще не могла дойти до отряда царандоя и войск, потому что в разоренных кишлаках банда не оставила ни одной лошади и машины, — и все же главарь тревожно оглядывался. Блеснет ли вдали точка самолета, послышится треск винтов — отряд немедленно развернется в обратную сторону, как будто спускается с гор в долину, и всадники станут приветливо махать летчикам. Кара-хан помнит кровавые уроки, и у этих обстрелянных душманов нервы покрепче, чем у тех псов, оставшихся у границы... Однако начальнику охраны заложников надо построже наказать, чтобы присмотрел за сынками помещиков — как бы на привале не потащили девушек в кусты. Эти аристократики, ожесточившиеся на всех простолюдинов мира, миндальничать с полонянками не станут. Кара-хан и сам не прочь бы залучить в свой шатер юных крестьяночек, но еще не пришло время утех. Оно наступит позже, когда банда соберется в долине Рыжих Столбов. Не отпускать же их нетронутыми, а кочевники покупать живой товар теперь боятся. Некоторым крестьянским девкам успели вбить в голову, что они имеют права наравне с мужчинами. Бывали случаи, что такие похищенные и проданные невесты бросались к солдатам и полицейским искать защиты, когда кочевники проходили через заставы. Даже в Пакистане возникали скандалы, а у басмачей там с местным населением и без того отношения натянуты. Многие обвиняют своего диктатора, что он за американские деньги пригрел на пакистанской земле разбойное отребье со всего Востока, требуют изгнания душманов, некоторые племена воинственных белуджей сами изгоняют их со своей территории силой оружия. Поневоле станешь осторожничать...

Кара-хан ехал в середине отряда, поглядывая в спину Азиса, сидящего на крупе лошади позади широкоплечего немолодого басмача. Руки пленника развязаны: все равно не убежит. Кара-хан не случайно подал Азису надежду на спасение — пусть не ищет легкой смерти. Он тоже поглядывает в небо, конечно с надеждой. И думает, наверное: почему не дозвонился в царандой по своему замаскированному телефону? Замаскированному от кого? Разве что от случайных бродяг с ружьишками, промышляющих откровенным грабежом и охотой за «скальпами»? Кара-хан не случайный в Кучаре человек, у него там всегда были и есть свои глаза. Кто подумает, что бедняк Алладад, которого сегодня Кара-хан разорил до нитки и оставил без сына, запродан Кара-хану до мозга костей? Что прошлой ночью человек, пробравшийся в село по следам Одноглазого, щедро оплатил Аллададу и предстоящее разорение, и разрушение телефонной связи, и заложничество сына? Парня, конечно, может клюнуть пуля в перестрелке, но за большие деньги жадный человек способен продать и сыновью кровь. Скорее всего, его сын вернется домой вместе с другими заложниками и передаст отцу новое задание, смысла которого сам не понимает. Парень уверен, что главарь душманов и его отец связаны контрабандными делами, которыми не брезгуют даже правительственные офицеры и чиновники — с давних времен контрабанда в горах считается лихим делом, а всякий бакшиш освящен адатом. Сынок выдался в отца — он оговорил свою долю за мнимое заложничество, даже с родителем поцапался. Щенок, конечно, нахватался непокорства при новых порядках, но Кара-хан, узнав об этом, был доволен: если человек любит деньги, им легко управлять.

Отряд благополучно достиг большой арчовой рощи, разреженной зарослями горного ясеня и колючего кустарника. Здесь было значительно прохладнее, чем в долинах, но отвесные лучи солнца жгли и слепили. Неприхотливые горские лошади потянулись к листьям и колючкам. Кара-хан приказал развьючиваться, укрыть лошадей, задать им зерна. Поручив своего коня телохранителю, молча следил за устройством лагеря, жуя кисловато-сладкие можжевеловые ягоды. Потом знаком подозвал к себе одного из бывших мулл, начальника десятка басмачей, приказал ему сменить караул при заложниках. Скоро явился начальник отряда помещиков, криво усмехаясь, спросил:

— Поставил муллу гарем стеречь? Мне не доверяешь?

Кара-хан протянул горсть синих теплых ягод:

— Пожуй. Полезно и успокаивает.

— Я не птица — клевать арчовник.

— Напрасно. Нам с тобой надо уметь пользоваться и подножным кормом. Кто знает, что нас ждет сегодня и завтра!

— Аллах все знает.

— Ты же не аллах и даже не пророк его, — усмехнулся Кара-хан. — Аллах помогает стойким и приспособленным. А с караула я сменил вас, чтобы отдохнули. Вы — моя опора, я должен беречь ваши силы.

Жесткое бритое лицо басмача осталось злым, Кара-хан, не обращая на это внимания, достал карту.