В горах долго светает

Посещавшее его время от времени чувство затравленности имело в истоке своем не только военные неудачи. С леденящей ясностью Кара-хан уже видел и понимал: на земле, что была его родиной, его вотчиной, в крови и муках рождается новое сильное государство, в котором ему нет места. Оно рождается, с хрипом гнева и ярости прорывая рутину веков, которой оковали ее для своей выгоды и спокойствия господа жизни — феодалы и имамы. Не мог же умный Кара-хан не спросить себя: отчего на мусульманском Востоке нет ни одной страны, которая не отстала бы от Запада? И вот теперь, когда на его земле Апрель разорвал липкую паутину веков, когда здесь рождается государство, стоящее выше западных по своему общественному устройству, европейские и американские правители в ненависти и злобе на этот отчаянный рывок целого народа пытаются ударом винтовочного приклада остановить, отбросить, загнать Афганистан назад, в глухое средневековье. А винтовку вкладывают в руки Кара-хана и таких же, как он, светских и духовных феодалов. Значит, все они, «воины ислама», «борцы за свободу мусульман», — просто пособники завистливых и злобных врагов своего народа. Но они же и костер, на котором народ закаляет свой меч, и оселок, на котором этот меч оттачивается. Как бы ни закончилась борьба, к прежнему не будет возврата.

Тем безысходнее было чувство, что вспомнились сейчас слова «красного муллы» о могущественном монгольском князе Максаржаве, ставшем народным героем в народной Монголии... Поздно. Исход борьбы ясен. Правда, контрреволюцию поддерживает могущественный Запад. Зато народную власть и революционное правительство поддерживает страна, не раз сокрушавшая и вооруженные орды Востока, и вооруженные орды Запада. Кара-хан знал историю. Еще лучше знал он, что такое нынешняя Россия.

Да, Кара-хан просчитался. Ослепленный классовой ненавистью, перешел не на ту сторону фронта, оказался среди злейших врагов своего народа.

А может, аллах все же рассудил правильно? Куда девал бы Кара-хан по ту сторону фронта свою феодальную гордость, свое презрение к простолюдинам?.. Но ведь сражаются против душманов и вожди племен. Правда, сами такие же нищеброды, как их подданные. Зато гордости у иных побольше, чем у Кара-хана.

Зачем такие мысли? У Кара-хана все равно теперь нет выбора. Его дело — побольше стрельбы и трупов. Это деньги, это его «лучшее будущее».

— Хозяин, разреши мне расспросить Азиса? Почему брат был с ним?

Кара-хан непонимающе глянул на телохранителя, потом досадливо махнул рукой: иди.

Сулейман прошел мимо молящихся заложников, ни на ком не задерживая взгляда, присел возле Азиса, сухим голосом заговорил:

— Азис, хочешь — ответь, не хочешь — молчи. Почему брат оказался у тебя? Он говорил о моем посещении?

Молодой милиционер отрешенно молчал, глядя вдаль и поглаживая ушибленный бок. Сулейман скосил взгляд на ближнего стражника. Глазами изголодавшегося волка тот пожирал девушек, еще не окончивших намаза. От милиционера он отвернулся — сейчас у того надежный охранник, Одноглазый. Сулейман незаметно вынул из-под халата небольшой тяжелый пистолет и положил между собой и Азисом.

— Патрон в стволе, предохранитель снят, курок спущен. Тебе надо только нажать спусковой крючок — курок взводится сам, как у русского «макарова». Запомни: в нем девять патронов. Девять.

Азис впервые глянул в лицо душмана, отрицательно покачал головой:

— Я не могу отдать моих сестер на растерзание.

— Ты, видно, еще плохо знаешь Кара-хана. Возьми оружие, не мешкай. Возьми и убей оборотня. Тебе все равно умирать, и с оружием ты умрешь легко. Ты обязан его кровью смыть кровь отца, матери и маленькой племянницы. Ты смоешь и каплю крови моего брата. С теми, кто убил его, я посчитаюсь сам.

Азис быстрым движением сунул пистолет под длинную безрукавку, покрытую засохшими пятнами крови. По тяжести он понял, что пистолет заряжен. В глазах парня загорелись живые солнечные искры.

— Если ты убьешь Кара-хана, клянусь хлебом: твои сестры останутся живыми и получат свободу. Но все же скажи мне о брате.

Азис кивнул.

— Твой брат не выдавал тебя. Ему не спалось ночью, и ты знаешь почему. На рассвете он заметил возле кишлака вооруженных людей и тайком пробрался ко мне, отправив домой мальчишку. Мы звонили в штаб отряда царандоя, но телефон молчал. Тогда мы решили поднять наших мужчин. Опоздали. В последние месяцы жили спокойно, постоянную стражу сняли — людям ведь надо работать. Это была ошибка. Моя ошибка... Мы увидели, что к каждому дому подходят душманы, и сначала укрылись в сарае. Двое душманов вошли в дом, мы решили выскользнуть и уползти по арыку, но в ворота вошел третий. Пришлось стрелять. Выскочивших из дома уложили гранатой. Дальше ты знаешь... Уже в осаде Кадам сказал мне, что ты приходил ночью, один, и назвал тебя предателем... С автоматом и винтовкой мы могли долго продержаться, патронов хватало, но, что вышло, ты видел.

Сулейман слушал, покачиваясь, все время держа в виду ближнего охранника.