В горах долго светает

— Спеши, Сулейман, спеши. Не бойся, он не схватит тебя за ноги — у меня хороший удар. И я оттащил его подальше от лестницы. Щели в этом камне глубокие.

Сулейман содрогнулся, и тогда как будто рядом встал Азис. «Оборотень сбил летчиков, которые кормили нас и наших детей...» У Сулеймана не было детей, но и он не забыл вкус хлеба, которым его накормили однажды голодной зимой. Рука вдруг скользнула по широкому ремню винтовки, охватила тонкую шейку орехового приклада. Самое трудное — произнести первые слова...

— Куда мне спешить, Кара-хан, и зачем? И тебе — зачем?

Кара-хан выронил веревку, выпрямился, брови изумленно поползли на лоб, толстые губы сжались. Свались сейчас на тропу парашютный десант, он не был бы ошеломлен так, как ошеломила его эта речь раба-телохранителя.

— Тебе не надо спешить, Кара-хан, и ты все равно не уйдешь. Воины не станут больше умирать, скрывая твое бегство.

До главаря наконец дошло: раб взбунтовался. Он потянул автомат из-за спины на грудь, и в тот же миг черное дуло старинной винтовки глянуло ему в лицо.

— Ты не уйдешь, Кара-хан. Тебе уходить нельзя. В несчастье вождь обязан делить судьбу подданных. Иначе он не вождь.

— Одноглазый пес, ты сбесился? — На тубах Кара-хана закипела желтая пена. — Опусти винтовку, и тогда я, может быть, еще спасу твою пустую башку, перегретую солнцем. С тебя же шкуру сдерут!

От грозного окрика руки Сулеймана дрогнули, он через силу улыбнулся:

— Нет, Кара-хан, ты этого уже не сделаешь. Жизнь человека принадлежит аллаху, я слышу его голос в своей душе. Сними гранаты, сними автомат и положи на землю. Потом ты пойдешь к людям с поднятыми руками и разделишь их судьбу. Люди не должны расплачиваться за дела вождей.

— Сулейман, ты шутишь? — Кара-хан сменил тон. — Неужели ты думал, что я мог уйти без тебя? И в твоего брата стрелял не я, ты же видел! Ради тебя я мог пощадить его, если бы он не погиб в бою. Мы же с тобой...

— Довольно, Кара-хан! Я не мщу за брата, иначе ты давно бы замолк. Пусть тебя судят люди. — И — новым, твердым и властным, голосом: — Положи оружие!

Кара-хан медленно отцепил с пояса гранаты, наклонясь, положил к ногам. Перекидывая ремень автомата через голову, косясь на бывшего телохранителя, усмехнулся:

— Что ж, выходит, Сулейман, настоящий-то оборотень ты, а не я.

Он вдруг резко передернул затвор, качнул стволом, намереваясь косой очередью прошить врага, но палец его не дотянулся до спуска: гулкий выстрел старинной винтовки раскатился по ущелью, и тяжелая пуля величиной с фисташку вошла в грудь Кара-хана. Он выронил автомат, с удивленным лицом шагнул к Сулейману, склонясь, словно хотел спросить о чем-то, и мешком осел на камни. Сулейман, опираясь на винтовку, угрюмо смотрел на убитого. Неужели этот ком мертвой плоти еще недавно обладал почти дьявольской властью над его и многими другими душами? Нет, он не был оборотнем — старая винтовка доказала это. Она не осеклась, хотя Сулейман и ждал осечки. Видно, и вправду Кара-хан был человеком-пауком, но кому страшен мертвый паук? Сулейман вдруг подумал, что давно мог сделать это. Мог ли?.. Нет. Надо было долго идти со своим господином его разбойной дорогой, лишиться самого дорогого, возненавидеть себя — такого, каким сделал тебя господин, — чтобы эта ненависть и боль выжгли паутину рабства, которой оплетена душа, и руки твои обратили оружие против настоящего твоего врага — хозяина.

Сулейман вздохнул, подошел к убитому, собрал оружие, стараясь не замарать руки ядовитой кровью. Чьи-то осторожные шаги послышались на тропе, Сулейман поднял голову и увидел вооруженного кучарского милиционера. Держа автомат наготове, тот с минуту осматривался, потом сказал:

— Я услышал твою винтовку и сразу обо всем догадался. Его бы лучше взять живым и судить.

— Да, — кивнул Сулейман. — Я так хотел, но мне пришлось защищаться.

— А где другой?

Сулейман указал глазом на отверстие тайника.

— Живой? — Азис насторожился.

— Будь он живой, зачем бы Кара-хан позвал меня? Оборотень решил было сменить телохранителя, но тот оказался «неловким».

— На этой тропе, наверное, не один душманский тайник, надо сказать офицерам отряда. А этого похоронить бы...

— Зачем? Стервятники далеко видят падаль, они похоронят. Отпусти меня, Азис.

— Куда, Сулейман? Человек должен с людьми жить, а не с волками.

— Я волк. Застрели меня, и люди скажут спасибо.

Многое хотел бы сказать Азис своему заблудшему односельчанину, но понимал: слова не достигнут цели. Он лишь попробовал обнадежить:

— За твой последний выстрел, Сулейман, тебе простится многое. Пойдем домой, Сулейман, отряд уже ушел.

— Там, где был мой дом, остались одни могилы. Ты бы смог жить среди могил, куда сам столкнул невинных людей и собственного брата?.. Ступай, догони людей. Без тебя может случиться новая беда. Там есть опасные волки, опаснее меня.

— Я знаю. Но это уже связанные волки. Мне надо быть на месте, где упал вертолет. Вот-вот, наверное, появится другой.