В горах Памира и Тянь-Шаня

В эту ночь мы опять ночевали в стороне от лагеря. К счастью, наши страхи были напрасны. Никто не появлялся ни в лагере, ни возле него, следов на земле никаких не было, и, обшаривая в бинокль всю долину Зоркуля, мы не видели никого, кроме архаров…

В этот второй, последний день на Зоркуле погода начала портиться. Озеро темнело и глухо било в берега. Над нами с криком вились сносимые ветром чайки и крачки. Мы завьючились и пошли обратно в сторону Кукджигита на восток. Дул ветер, становилось холоднее, потом пошел снег. Подгоняемые ветром и снегом, мы все быстрее и быстрее уходили от Зоркуля. По правде говоря, нас подгонял не только ветер, но и страх.

И в настигших нас сумерках мы все равно шли и шли, стремясь уйти как можно дальше от озера, от границы. На этот раз в выборе места для лагеря Потанда не ошибся. Когда мы, уже в полном мраке, остановились и стали развьючиваться, под ногами шуршала хорошая трава, ручей журчал рядом, и Потанда вскоре появился с целой охапкой кизяка. Но ужин готовить мы не стали, палатку не ставили, а, расстелив кошму, раскатали спальные мешки, пожевали консервов и завалились спать.

Утро было ясное и тихое, солнце яркое, а на траве, на спальных мешках лежал иней. Лошади паслись, ручей журчал, и прямо рядом на склоне кормилось стадо архаров. И это уже были не матки с молодыми, а крупные самцы-рогачи. Могучие, малоподвижные, они небольшой группой стояли совсем рядом. Палатки не было, костра не было, людей не видно, и они паслись у самого лагеря. Когда мы стали вылезать из-под одеял, они оглядели нас и недовольно ушли. Ушли, а не убежали, ушли не от страха, а просто недовольные тем, что им мешают пастись на их исконных территориях.

Недалеко от Джартыгумбеза на высоком межгорном плато лежит чистое, светлое озеро Салангур. На берегу этого озера мы разбили наш очередной лагерь и проработали несколько дней. От него мы ходили на юг, на север и вообще вокруг.

Вечером накануне ухода из лагеря у озера состоялось второе свидание с Клунниковым. Он явился к нашему костру, я бы сказал, материализовался из темноты, пеший и с огромным рюкзаком. Подошел и сел, вернее, в изнеможении свалился. Я отстегнул лямки его рюкзака, и он, пыхтя, вылез из своей сбруи. Не знаю, сколько весил его рюкзак, но что-то много. На следующий день, когда мы вьючились и он некоторое время шел с нами, мне пришлось повесить его рюкзак на свою лошадь. С одной стороны был вьючный ящик весом сорок пять килограммов, а с другой — рюкзак Клунникова. Так вот они уравновешивались. Лошадь даже присела от такого груза, а вот Клунников не приседал. Удивительный был человек.

Мы в тот вечер за полночь болтали с ним о снежном человеке. На Памире его называют «голуб-яван». Я уже и раньше слыхал в Башгумбезе от киргизов эти рассказы о том, что на Памире встречается волосатый дикий человек, который вызывает на борьбу мужчин и крадет женщин. Но меня удивило, что Сергей Иванович относится к этому совершенно серьезно.

— Что-то в этом, может быть, и есть! — говорил он и рассказывал, что дважды, поздней осенью и в начале зимы, видел на снегу у Башгумбеза огромные следы, похожие сразу и на человеческие, и на медвежьи.

— Да ведь, верно, медведь, Сергей Иванович?

— Может быть! Может быть! А может, не он? Поздновато для медведя.

— Но ясные ли следы-то были?

— Этого не скажу. Неясные, совсем неясные. Если бы были ясные, и для меня было бы все ясно. Тут только вот то обстоятельство, что след я видел поздно, уже в начале зимы, когда медведю на Памире вроде бы надо уже залечь. Но вообще, может, надо поискать? Интересно все-таки выяснить? Совсем отрицать, может быть, рано?

— Вам виднее, Сергей Иванович, вы ведь здесь давно, — сказал я.

Непредвиденный маршрут

На следующий день мы сняли лагерь у озера и отправились дальше. Через несколько дней мы достигли долины, посреди которой стояла древняя застава, построенная еще в царские времена. Застава была, как крепость, окружена толстой глинобитной стеной. По углам стены были круглые башни с бойницами, а внутри за стеной — казармы, конюшни, кухня, столовая. У ворот — часовой. Я никогда до этого не видел заставы, и ее воинственный и романтический вид — башни, амбразуры — поразил мое воображение. Хороша была старая застава. Хотя, конечно, нынешние заставы лучше и удобнее да и расположены умнее.

У ворот заставы вдоль стены сидели какие-то мрачные, молчаливые фигуры в рваных халатах. Взгляды их были неприветливы, а перед ними стоял часовой с винтовкой наперевес. Меня поразили их лица с резкими чертами и иссиня-коричневым загаром — бесстрастные, неподвижные, мрачные. Кто они были? Во всяком случае неприятные, жесткие люди.