В горящем золотом саду

Лексос встал на колени у корней дерева и принялся копать яму. Один взмах лезвия… еще. И еще. Все чувства юноши сосредоточились на сухой, рассыпающейся земле. В полумраке мерцали металлические рельсы, часть механизма для вечно падающего снега.

Спустя некоторое время Лексос поднялся и отбросил кинжал. Он больше не мог отводить взгляд от трупа. Глаза отца были открыты, от шеи до груди тянулась глубокая рана, но юноше стало особенно не по себе из-за того, что Васа был в ночной шерстяной сорочке, совершенно обычной, похожей на ту, в которой спал и Лексос. Она достигала колен, обнажая голени и ступни, тонкие и мускулистые, покрытые волосами.

Сейчас сложно было представить, что этот человек убил маму, разрушил семью. И хотя Васа едва ли не приказал сыну отнять у него жизнь, Лексос не мог сдержать болезненного чувства вины.

Нет уж, хватит. «Похорони его, и тебе не придется смотреть ему в глаза», – подумал Лексос.

Ему претила мысль о том, чтобы вновь взять отца на руки, поднести к груди, как ребенка. Поэтому он взял Васу за локти и затащил в свежую могилу.

Лексос выпрямился и зажмурился. Хотя сад был механическим, в воздухе сильно пахло цветами. Юноша пытался сконцентрироваться на аромате, чтобы забыть о крови под ногтями, о том ощущении, когда тело Васы обмякло.

Снег еще падал, мягкий и холодный, остужая щеки Лексоса. Ветер, недавно грозивший разбушеваться, потихоньку слабел, а на горизонте наверняка загорался рассвет.

Лексос услышал птичье пение, умиротворяющее, как тьма, которая окутала юношу, едва он смежил веки. Мелодия казалась знакомой. Порой она лилась с чердака, из мастерской Ницоса. Лексос открыл глаза и огляделся. Обвел взглядом березы с полупрозрачными стволами и иву с тряпичными листьями, а потом посмотрел на вишню: на самой нижней ветви сидела колибри с темно-синими крылышками.

– Лексос?

Он вздрогнул и обернулся. Под низкой каменной аркой стояла Реа, разинув рот, со спадающей с плеч шалью.

– Лексос, – прошептала сестра, – что ты натворил?

Глава 37

Реа

Минуту Лексос молча смотрел на нее. Реа впервые видела брата таким – совсем не собранным, странным.

– Он все портил, – наконец проговорил Лексос. – Реа, он убил нашу мать.

Мать? Интересно, а Лексос знал, кем она была на самом деле? Заслуживал ли он правды? Впрочем, неважно. Мама, святая, умерла от рук отца. В каком-то смысле такой финал вполне ожидаем. Столько лет она продержалась на этой земле, но Василис Аргирос оборвал ее жизнь.

Реа не могла долго размышлять, потому что заметила кинжал на траве, яркий и кровавый, и увидела изуродованное горло Васы, лежащего в могиле. Он убит – как и Михали. И сейчас ничто – ни скорое прибытие Схорицы, ни даже труп отца под вишней – не имело значения.

Она бросилась за кинжалом, не слушая Лексоса. Земля попала в рот, злоба разметала все мысли. Рукоять тоже была покрыта запекшейся кровью, осыпающейся хлопьями. Лексос отшатнулся, огибая могилу с телом Васы.

– Что ты делаешь, кафрула? – спросил он ласково, но с тревогой.

Реа прицелилась кинжалом ему в сердце. Для нее не проводили тренировки, как для Лексоса, но она убила достаточно людей.

– Плачу тебе той же монетой, – ответила Реа, гордясь, как ровно звучит ее голос и как тверда рука. – Забираю у тебя то, что ты отнял у меня. У Михали.

Лексос растерянно нахмурился.

– Михали?

Конечно, он даже не помнил имени, настолько ему было все равно.

– Мой супруг, – сказала Реа, едва не всхлипнув. Она не раз сыграла свадьбу, но лишь последняя имела для нее значение. – Супруг, которого ты убил.

Лексос удивленно усмехнулся, и Реа не выдержала – кинулась на брата с диким воплем.

– Мала, Реа! – выкрикнул Лексос, хватая сестру за запястье. – В чем дело? Я никогда так не поступал. Убивать супругов – твоя работа.

Реа оттолкнула его к медному стволу вишни.

– Ты лжешь! Я проснулась рядом с трупом! – Девушка дрожала, ее дыхание стало прерывистым и частым. Она не привыкла к такой ярости.

Казалось, весь мир вокруг почти замер, словно он был внезапно погружен в толщу воды, а душа Реи буквально рвалась из тела.

Лексос вел себя как обычно, смотрел спокойно, волнение юноши выдавали только поднятые руки и вскинутые брови. Это еще сильнее разозлило Рею. Мужчины отстранялись от всего перед лицом чужого гнева, упивались безразличием.

– Честное слово, я не понимаю, о чем ты, – заверял ее Лексос. – Разве я когда-либо ранил тебя, кафрула? Разве ценил твою жизнь меньше своей?

«Да, постоянно», – хотелось ответить Рее, но сейчас главным было другое. А если он и впрямь говорит правду? И не заказывал убийство Михали?

– Тогда объяснись, – попросила Реа, опуская руку с кинжалом. – Он не должен был умереть, ты – единственный, кому я намекнула.

Лексос растерянно поджал губы, явно желая потребовать дальнейших подробностей. Неужели он ничего не знал? Ему никогда не приходилось притворяться при сестре, а сейчас у него уж больно хорошо получалось.