В гранитных ладонях

– А что ты делаешь? Что за фотки? Покажи! А почему этот в фуражке, а остальные в шляпах? А это что за военный, разве можно так по городу с саблей ходить? Смешные усы, когда вырасту – тоже буду ходить с бородой. О, смотри, этот на лошади сидит! А почему зимой?

– Слушай, Пётр Борисович, я так не могу работать, ты же рта не закрываешь! – взорвалась, наконец, Ася.

– Ну и ладно, я пойду тогда. Подумаешь. Леонидовна!

Так у них повелось: когда они сердились или ссорились, то называли друг друга по отчеству. Отцы у них были разные.

Асин отец умер, когда ей было двенадцать лет. Сначала она не почувствовала горя, а только недоумение. В её жизни отца было мало: он сутками дежурил в больнице, оперировал «тяжелых», как говорила мама. Ася в детстве не понимала этого, представляла себе, что отцу поручают лечить особенных каких-то людей. Эти особенные, «тяжелые», неизвестно чем заболевшие люди почему-то представлялись ей необычайно большого роста пациентами с большими костями внутри крупных измученных тел. Ася гордилась уникальной и сложной работой отца и тем, что она – дочь такого незаменимого врача. Из-за «особенно тяжелых» отца могли вызвать в больницу в выходной и даже из отпуска. Ася старалась не расстраиваться, а продолжать гордиться. А потом отца не стало. Ему не было ещё пятидесяти.

На поминках, за странно раздвинувшим стены квартиры длинным столом часто повторяли фразу «сгорел на работе». Многие годы потом Ася видела во сне отца, стоящего у операционного стола и языки странного, будто бы погубившего его, пламени, бегущие по крепким, в белых рукавах рукам, которые застыли над лежащим перед ним тоже в огне огромным «тяжелым». Когда выросла, она узнала, что отец умер от мгновенного обширного инфаркта, настигшего его прямо в больнице после очередной внеплановой операции.

Они остались с мамой одни.

Мама. В отличие от Аси, она не плакала, на похоронах и на поминках она была неподвижна, смотрела прямо перед собой, молчала. На следующий день после похорон стало заметно, что с ней случилось что-то нехорошее. Асе показалось, что маму как будто выключили. Раньше был проводок, которым она подсоединялась к жизни, а теперь его выдернули. Она вся поблекла, потускнела, потерялась в их квартире. На работу она не ходила, сидела на диване, смотрела в одну точку. Ася тоже тогда впала в ступор. Она понимала, что произошло непоправимое и хуже того: непоправимое продолжает происходить каждый день. К ним приезжала мамина сестра, Эля, Асина тётка. Она была на несколько лет старше мамы и жила в крепком, хотя и бездетном браке на другом конце города. Сначала и она втянулась в их молчаливое лишенное воздуха и надежды на будущее горе. Она без слова упрека готовила, заставляла их поесть, убирала в квартире. Но прошел месяц, другой и тётка опомнилась. Ася, вернувшись из школы, не раз заставала её и маму за разговором. Точнее, говорила только тётя Эля. Она говорила, что жизнь не кончена, и как бы мы все ни любили Лёню, его не вернешь. И надо жить дальше, надо вернуться к своим обязанностям, надо подумать о ребёнке.

Постепенно стало понятно, что разговоры не производят никакого эффекта и что, видимо, мамино состояние намного хуже, чем можно было предположить. Так в их жизни появился Борис Витальевич.

Борис Витальевич был другом отца. Он и раньше довольно часто бывал у них в доме в гостях, присутствовал на фото и в телефонных разговорах. Теперь же он явился в качестве врача по просьбе тёти Эли, которую состояние младшей сестры тревожило с каждым днём всё больше.

– Почему Вы раньше не обратились ко мне? – выговаривал он нехорошим каким-то голосом тётке на кухне, а Ася подслушивала у двери, потому что ей не хотелось, чтобы кто-то вмешивался в их с мамой жизнь. – Вы видели, что у неё царапины на запястьях? Вы понимаете, что это значит?

– Боже мой! – воскликнула тётя Эля и заплакала. Ася удивилась. Над её разбитыми коленками тётка никогда не убивалась, наоборот говорила: «Молодец! Настоящая разбойница!» А тут какие-то царапины.

– Это депрессия. Тяжелая и на данный момент запущенная, – говорил Борис Витальевич. – С этим надо работать. Не ждать, что само пройдёт.

Он стал приходить ежедневно. В доме пахло лекарствами и цветами, которые Борис Витальевич зачем-то приносил. Асю очень стесняло его присутствие, он тоже толком не знал, как общаться с ней, чужой, незнакомой девочкой-подростком. Особенно в начале он часто вызывал её на какие-то длинные странные разговоры. Говорил вроде о простых вещах: о маме, о школе, о том, как прошел день. Но Асе казалось, что он задаёт все эти вопросы с какой-то другой, непонятной целью. Став старше, она поняла, что он просто отслеживал и её психическое состояние, боясь, что и с ней может случиться беда.