В изгнании

Я очень хотел сменить обстановку и отвлечься и поэтому предложил Ирине путешествие на автомобиле. Взяв всего один чемодан и мою гитару, а еще нашего любимого мопса, мы сели в нашу маленькую двухместную машину. «Направо или налево?» – спросил я Ирину. «Направо», – ответила она. И мы приехали в Марсель.

Там готовилось к отправке судно на Корсику. Мы как раз успевали погрузить машину и сесть самим. Так мы отплыли на «Остров красоты».

Мы объехали его одним духом, а когда оказались в Кальви, наш восторг достиг апогея. В цитадели за ничтожную цену продавался дом. Даже не раздумывая, мы купили и его, и ферму в близлежащей деревне.

Корсиканцы сразу же нам понравились. Это умные, открытые, гостеприимные и на редкость порядочные люди. Если бы я повстречал «корсиканского разбойника» – теперь, несомненно, ставшего мифом, – я бы охотнее доверял ему, чем многим людям, которых знал в Париже, Лондоне или Нью-Йорке.

Все относились к нам с трогательным вниманием. Как-то раз мы при местных жителях выразили сожаление, что в саду фермы нет цветов, и на следующий год она уже вся утопала в цветах. В портовых кафе, куда мы часто ходили послушать песни рыбаков, последние неизменно угощали нас вином.

Корсиканка Реституде Орсини, прислуживавшая нам в Кальви, особенно растрогала нас. Узнав о наших денежных затруднениях, она тут же срочно приехала в Париж и привезла нам свои сбережения.

На другой год я приехал в Кальви один и некоторое время жил на ферме. Там я устроил ужин для рыбаков. На склоне дня я увидел караван машин, которые везли ко мне гостей и всю провизию: лангуст, козлят, разные фрукты и разнообразные напитки: вино, шампанское, коньяк, ликеры и прочее… Они даже привезли цветные фонари, которые развесили по ветвям. В одно мгновение мой сад обрел праздничный вид. Видя мое изумление и легкое беспокойство, они сочли нужным заверить меня: «Не волнуйтесь, мы вам не предъявим счета!»

* * *

В июне мои нью-йоркские адвокаты известили меня телеграммой, что я… проиграл процесс. Дурацкая история! А я-то считал, что выиграл его! Какие же махинации Виденера могли так повернуть дело?

Поскольку беда не приходит одна, я примерно в это же время узнал из газет, что большевики нашли драгоценности, которые я так старательно спрятал в подвалах московского дома. Я пожалел моего бедного Бужинского, несчастный умер под пытками, но отказался выдать тайник, который все равно был найден!

Никогда не надо считать себя побежденным, пока еще можно бороться. Но что толку биться о стенку? Я проиграл процесс и потерял московские драгоценности, стоившие целое состояние. Что еще делать в таком случае, как не покориться судьбе, стараться больше не думать об этом и отвлечься на какое-нибудь интересное занятие?

Мой бельгийский друг барон Эдмон де Зюилан предложил мне начать фарфоровое дело. Мы нашли помещение совсем близко от «Ирфе», на улице Ришпанс. Наш магазин мы назвали «Моноликс». Управлять им согласилась американка миссис Джинс, а художественную часть доверили русскому архитектору, человеку со вкусом и талантом, Николаю Исцеленнову. Он работал вместе с женой и ее сестрой.

Еще одно предложение я получил от мадам Токаревой, хозяйки ресторана «Мезонет» («Домик») на улице Мон-Табор; она предложила мне войти к ней в долю. Я уже занимался пошивом одежды и не счел невозможным стать одновременно еще и ресторатором. Я дал согласие и для начала занялся интерьером: раскрасил зал ресторана в веселый голубой и зеленый цвет, а небольшую комнату, находившуюся в конце зала, обил кретоном в цветочек и сделал из нее нечто вроде отдельного кабинета. Потом обновил кое-какую мебель и разместил безделушки и гравюры, не нашедшие себе места в Булони. Когда спустя несколько лет мое сотрудничество с мадам Токаревой стало невозможным, я захотел забрать мебель и принесенные мною вещи, но она позаботилась записать их в старые реестры инвентаря, и я так и не смог вернуть то, что мне принадлежало.

В «Домике» кухня, персонал, артисты – все было на сто процентов русским. Великолепные певцы Ахим-Хан, Назаренко и его жена Адорель привлекали сюда весь Париж. Иностранцы, жаждавшие экзотического колорита, находили в «Домике» ту обстановку, какую хотели видеть: икру, водку, самовары, гитары, кавказские танцы и славянское обаяние. Это был тот самый «славянский шарм», о котором в шутку говорили, что он придуман французами и используется русскими. Определение Тэффи, нашей известной юмористки, кажется мне более справедливым. Она говорила, что «славянский шарм – это: да – сегодня, нет – завтра и ни да, ни нет на третий день».