В краю Сорни-най

Геннадий Гор видит своеобразие К. Панкова в том, что он соединил в своем искусстве фольклорное видение мира, непосредственность и искренность охотника, сына тайги, с современной живописной техникой, с безукоризненным чувством цвета и композиции.

Я смотрю на акварели и картины «Синее озеро», «Горы играют», «Волны», «Охотник», «Ловля птиц», и мне кажется, что я снова вижу родные места.

В таком же амбарчике на резных столбах моя мама — настоящая охотница — хранила добычу.

И у нас была такая же «морда»[16]. И костер с котлом, где уха дымится, — это тоже мой костер, и уха моя.

Огромное дерево, которое «выросло» посреди акварели «Синее озеро», — тоже мое дерево. И обо всем этом я давно, когда даже не знал о существовании картин К. Панкова, написал:

Здесь незримыми руками

Рыб ловили сети наши.Билась рыба плавниками,Брызги ярких радуг краше,Словно россыпи росинок…Мы уху с дымком и солнцемЕли вон под той осиной,Что вот-вот небес коснется!

А на том мысу, где сосныТемной лентой мчатся в дали,Мы бродили вдоль по Сосьве,Юрких белок промышляли…

Константин Панков родился в деревне Саранпаул Березовского района, где я не раз бывал. Мать его была мансийка, отец — ненец. Он слышал в детстве такие же песни, как и я, такие же загадки загадывал своему приятелю. И загадки те были совсем не странными. Обыкновенными были они, не экзотическими. Каждый манси их понимает с первого слова.

Возможно, кому-то рисунки Панкова покажутся «примитивными», «детскими», «наивными». Это глубокое заблуждение!

Если Панков изображает человека штрихами, давая лишь общие очертания, то это не потому, что он не умеет рисовать. Он это делает так же, как его предки, которые несколькими взмахами топора вырубали на дереве лицо идола или на скалах Урала несколькими штрихами вырезали изображение духа, приносящего людям удачу.

Нет! Это не оригинальничание на западный манер!

Это традиция, это способ выражения своих мыслей, своего состояния. Своеобразный взгляд на мир, идущий с древности. Это подтверждают археологические находки.

Летом 1968 года археологический отряд Московского государственного университета на территории Ханты-Мансийского округа нашел клад — 92 бронзовые отливки.

Загадочные звери с оскаленными пастями, поджатыми лапами, вытянутыми туловищами. Собака или рысь, волк или бобер? Сразу не скажешь, кого изобразил древний мастер, не проявлявший никакого интереса к реальным формам.

Как считает Вадим Старков, руководитель раскопок, эти фигурки, пролежавшие в земле более двух тысяч лет, не украшения, а произведения ритуального искусства. Эти фигурки, поражающие нарочитым схематизмом, изображают предка умершего, его тотема.

И, как утверждают исследователи, «эти находки показали, что археологи столкнулись в Приобье не с какой-то отдаленной ветвью скифского искусства, не с изделиями мастеров, лишь копирующих случайно попавшие к ним образцы, но с высоким и самобытным искусством».

Своеобразное видение мира живет и в современных загадках, орнаменте, надписях на скалах, в пантографическом письме современных манси и хантов. Вот где истоки своеобразного искусства Константина Панкова!

Не забыли ли современные художники Севера оригинальный опыт, зоркий глаз предков?

Недалеко от Саранпаула, где родился Константин Панков, в таежной деревеньке, на берегу той же реки, живет манси Петр Шешкин. Под его охотничьим ножом дерево поет, оживают в дереве рыбаки, добывающие рыбу из-подо льда, охотники, сдающие шкурки пушистых соболей, оленеводы, пасущие стада оленей, росомахи, волки и рыси, хозяева тайги медведи и лоси, филины и орлы…

Но где тот причудливый и волшебный мир, который дал Панкову «другой глаз»? Может, у Шешкина «свой глаз»?

А может, мир этих загадок сейчас стал казаться слишком причудливым? Книги сельской библиотеки, которые перечитал Шешкин, может, изменили волшебный мир мансийских сказок и загадок, казавшийся когда-то таким привычным и обыкновенным? Будто теперь в жизни и загадок не стало. Все ясно, просто, гладко, кругло…

Жизнь манси стала другой, не похожей на прежнюю. Это правда. Но ведь тайга-то осталась. На заре так же токуют глухари, резвятся белки на ветвях, «храпят» в берлоге медведи. И таежные речки все так же бегут к Оби. А великая Обь плавно, не торопясь, несет свои воды на север, к самому Ледовитому океану. И рыбы плещутся, как много веков назад. А бобры валят столетние кедры, строят хаты, сооружают плотины, купаются в своем «море». И медведь не ушел из тайги. Куда ему, зверю, уходить? И хотя манси уже не считают его хозяином тайги, но все же «медвежий праздник» сохранился. Правда, не всюду, а лишь в глухих деревеньках.

В деревне Ломбовок, где живет Петр Шешкин, можно и сейчас побывать на представлениях загадочных и таинственных, где сказка и жизнь связаны, играя одну игру.