В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов

А то ведь суетливые Мени воцарятся в церкви, расколют ее и вне­сут только смуту и отчаяние в душу православных. Ведь большин­ство русских были «сделаны» атеистами, а таких легче всего при­общать к любой ереси, сектантству, так как они далеки от право­славного просвещения и ни в чем не разбираются, а хотят приоб­щаться. «Церковь должна быть воинствующей», — я поддержи­ваю это. Общался я с владыкой Питиримом, игуменом Андрони­ком, внуком отца Павла Флоренского, и другими священника­ми. Нельзя простить властям уничтожение священников, многие из них были настоящими пастырями. За это еще воздастся не толь­ко советской власти, но и всем нам, позволившим уничтожать священников. В «Пирамиде» у меня есть эта тема. В XXI веке будет страшная вспышка веры.

14 мая 1988 г.

О взаимопонимании Леонид Максимович размышлял:

— Я учился в гимназии, а Горбачев в комсомольской школе — возможно взаимопонимание?

— Разве дело в этом? — сказал я. — Если даже не учился в гимна­зии, трудно понять этих «держателей» советской власти, разваливаю­щих ее. Может, их в подобных «школах» переподготавливают на ан­тисоветчиков? Смотря кто учит, какова профессура. Вот до войны рассадником сплоченных и нацеленных на ключевые властные посты кадров был МИФЛИ, который возглавляла сестра Землячки, руково­дившей расстрелом тысяч русских военных в Крыму, а потом, в воен­ные годы, бывшая замом у Шкирятова в Комиссии партконтроля ЦК. В этот институт русских парней почти не брали. После войны кадры формируются на гуманитарных факультетах МГУ. Я давно профессор этого университета, но всегда уклонялся от работы в приемной ко­миссии. А другие из года в год сидят в приемных комиссиях, чтобы провести всех «своих» и отсеять чужих. Пора бы уже принимать всю молодежь, а потом отсеивать нерадивых за непригодность.

Стали обсуждать, как рождаются мифы — из ничего или чего?

Вновь я просил Леонида Максимовича поспешить с публикацией романа. Я уговаривал его, несмотря на то, что редактор одного жур­нала сказал мне, что в ЦК ему советовали: «Боже тебя упаси получить роман у Леонова» Однако какая жгучая ненависть у этих «руководите­лей культуры» к Шолохову и Леонову! Ведь именно в Отделе культуры мне «разъясняли», что не надо публиковать материалы профессора Хьетсо, отвергавшие обвинения Шолохова в плагиате. Под предло­гом — «никто и не сомневался в авторстве Шолохова». Настоящие-то специалисты не сомневались никогда, но продолжаются другие пуб­ликации, подобные слухи постоянно распространяются в обществе. Каково Шолохову?

А Солженицын благословил клевету на Шолохова. Чем это объяс­нить? Некоторые считают, что завистью. Ведь, как художник, он слаб. Он и политик, и в политиканстве мастер. В ранних рассказах проглядывала возможность стать настоящим писателем. Но и то — замахнулся на изображение судьбы человека из народа, а мелкость изображенного объекта подрывает само понятие человека. Может, свою психологию лагерного приспособленчества отразил? Встречал я русских людей, которые прошли эти страшные лагеря, и поражался их возвышенной душе, их оптимизму. Андрей Соколов у Шолохова тоже из тяжких испытаний, а именно он, а не Иван Денисович пере­дает нам дух времени. Никто не оспаривает реалии изображенного Солженицыным лагерного быта, но ему не дался образный портрет того времени. Художник — не бытописатель, а ваятель образов, че­рез которые бьется время.

Леонид Максимович сказал:

— Когда я прочитал «Архипелаг ГУЛАГ», то это было для меня потрясением. Но не в художественном плане, а в политическом мыш­лении. «Красное колесо» и другие его произведения я уже одолеть не смог, хотя и пытался. Солженицын — не художник, но серьезно смот­рящий на жизнь общества литератор, политический мыслитель.. Он берет важные тезисы, которые требуют большой ответственности и зоркости. Когда прикасаешься к великой трагедии народа, должны быть чисты помыслы — будто ты на костер идешь. Никакой спекуля­ции, желания что-то выиграть, кому-то услужить.

— Читатель любит критикующих и критиканов и часто не задумы­вается, во имя чего ведется критика, что может последовать за ней и кому она в таком виде выгодна. Отрицательное изобразить легче, чем положительное. Может, задача честного художника заключается все­гда в том, что он должен заботиться о душе читателя, чтобы ее не опустошить, не ввергнуть в отчаяние, не сократить просвет в темном туннеле. Важна цель — во имя чего Солженицын проявил смелость?

Май 1988 г.

Разговор по телефону.

Леонид Максимович: