В лесах (Книга 2, часть 3)

Проводили удельного голову, проводили и Груню с Иваном Григорьичем. Манефа спешно в путь снаряжается. Узелкам, коробкам, укладочкам да сундучкам у келейниц ни конца, ни счета; у каждой старицы, у каждой белицы свой дорожный обиход. Опричь перин да подушек, надо весь скарб собрать и в повозки покласть...

А тут подоспели Парашины сборы. В один чемодан всего не убрать, другой прихватили.. Одного платья что брала... Платки левантиновые, две шали турецкие, лент в косу десятка два, передники всякие, рукава, сарафанов дюжины полторы: ситцевые для прохлады, шерстяные для обиходу, шелковые для наряду в часовню аль при гостях надеть... Нельзя же Параше без дорогих нарядов - не простая девица в скиты едет,- одна-единственная дочка Патапа Максимыча.

Сидя в бывшей Настиной светлице, молча глядела Манефа, как Фленушка с Устиньей Московкой укладывали пожитки ее в чемоданы. Вдруг распахнулась дверь из сеней, и вошел Патап Максимыч, одетый по-домашнему: в широкой рубахе из алого канауса, опоясанной шелковым поясом, вытканным в подарок отцу покойницей Настей. Поглядел он на укладыванье, поглядел на Манефу, почесал слегка голову и молвил сестре:

- Ну, ты, спасена душа, подь-ка ко мне в боковушу... И медленно вышел из светлицы. Еще того медленней поднялась с места Манефа, не промолвив ни слова, неспешною поступью пошла она вслед за братом.

- Садись и ты... Чего стоять-то?.. Не вырастешь,- сказал вошедшей в боковушу игуменье сидевший за столом и раскладывавший по пачкам деньги Патап Максимыч. Села напротив брата Манефа. Оба ни слова.

- Сколько здесь с тобой стариц? - спросил он.

- Уставщица мать Аркадия, да мать...- начала было Манефа.

- Счетом сказывай,- прервал Патап Максимыч.

- Три,- сказала Манефа.

- Белиц?

- Двенадцать, Фленушка тринадцатая.

- Чертова дюжина! - усмехнулся Патап Максимыч, отсчитывая деньги.- Сколько теперь у тебя в обители всего-навсего стариц и сколько белиц?

- Тридцать четыре старицы, без одной пятьдесят белиц,- отвечала Манефа.

- Сколько во всем Комарове вас живет? Огулом сказывай,- спрашивал Патап Максимыч, отсчитывая новую пачку.

- Лицевых (То есть записанных в полицейские списки. ) семьсот двадцать пять да двести не писанных,- отвечала Манефа.

- Беглых, попросту сказать. Что мало? - усмехнулся Патап Максимыч. Всякая с пачпортом, только что в списках не значится. У родных гостят,молвила матушка Манефа.

- Знаем, как они у вас у родных-то гостят!..- опять усмехнулся Патап Максимыч и, отложив другую пачку, спросил сестру: - Много ль обителей по другим скитам?

- В Улангере двенадцать, в Оленеве...- начала было Манефа.

- Чохом говори,- прервал ее брат.

- Дай срок смекнуть,- молвила Манефа и, посчитав, сказала: - Пятьдесят обителей.

Патап Максимыч опять стал деньги считать. Оба молчали.

Затем, подвигая к сестре пачку за пачкой, стал говорить:

- Старицам, что здесь с тобой, по синей, белицам по зеленой, эту красну особо Фленушке дай, да без огласки, смотри.. В твою обитель по зеленой на старицу, по полутора целковых на белицу. А эта красная на твоих обительских трудников... Вот тебе еще пятьсот целковых в раздачу на Комаровские обители. С лишком по полтине серебра на душу придется, раздавай как знаешь, в кою обитель больше, в кою меньше, тебе лучше знать... Это на комаровских сирот, а это на другие скиты, по десяти целковых на обитель,- продолжал Патап Максимыч.- Куда больше, куда меньше, твое дело... Да смотри, Настасью бы поминать не ленились... Припасов кой-каких завтра тебе с работником пришлю... А вот сто рублей на Прасковьины гостины. Ей не говори, что дал... А это тебе,- прибавил Патап Максимыч, придвигая пять сотенных к Манефе. - Благодарю покорно,молвила игуменья, встав и низко поклонившись брату.- Дай-ка мне бумажку да перышко, запишу, сколько куда назначил. Не то забуду. После болезни памятью что-то стала я хуже.

Не говоря ни слова, придвинул Чапурин к сестре бумагу, перо и чернильницу, а сам начал мерить горницу крупными шагами. Манефа медленно записывала раздачу. Кончив запись, подняла она голову и молвила брату:

- Можно с тобой путем потолковать, Патапушка?

- Говори,- отрезал Патап Максимыч и, не взглянув на сестру, продолжал ходить взад и вперед по горнице.

- На саму на троицу недобрые вести дошли до нас,- начала Манефа.- Пишут Дрябины из Питера: беда грозит.

- Решать думают? - молвил Патап Максимыч.

- Так пишут благодетели,- подтвердила Манефа.- Шлют, слышь, из Питера самых набольших чиновников, станут-де они Оленевски обители переписывать, не строены ль которы после воспрещенья. И которы найдут новыми, те тут же и порешат - запечатают...

- А найдется таких?- спросил Патап Максимыч.