В лесу

Похоже, когда я позвонил, она читала. На разобранном диване лежали белые подушки и лоскутное одеяло, а рядом валялись скомканная футболка и “Грозовой перевал”. На журнальном столике громоздились рабочие документы – в глаза мне бросилась фотография отметин на шее Кэти, – а на втором диване была разбросана нарядная одежда Кэсси: темные обтягивающие джинсы и красный шелковый топ с золотой вышивкой. Пузатый торшер наполнял комнату теплым приглушенным светом.

– Ты когда в последний раз ел? – спросила Кэсси.

Про бутерброды я напрочь забыл – скорее всего, они так и валяются на поляне. Спальный мешок с термосом тоже. Утром, когда я поеду туда за машиной, придется и за вещами тоже зайти. При мысли, что надо будет возвращаться туда, пускай даже и днем, я вздрогнул.

– Не знаю, – ответил я.

Кэсси достала из серванта бутылку бренди и стакан.

– Глотни, а я поесть приготовлю. Тосты с яйцом будешь?

Бренди ни я, ни она не любим, а бутылку, пылившуюся в серванте, Кэсси, наверное, выиграла в рождественскую лотерею, но тоненький голосок разума подсказывал мне, что Кэсси права, потому что я и правда испытал потрясение.

– Да, конечно, – ответил я.

Я присел на краешек дивана – убирать с него вещи представлялось мне делом невыполнимо сложным – и некоторое время пялился на бутылку, пока до меня не дошло, что надо бы ее открыть.

Я влил в себя чересчур много, закашлялся (Кэсси взглянула на меня, но промолчала) и проглотил. По венами заструилось тепло. Язык саднило – похоже, я умудрился его прикусить. Я налил еще бренди, но теперь пил осторожнее.

Кэсси ловко сновала по кухоньке. Одной рукой она достала из шкафчика приправы, другой открыла холодильник и вытащила оттуда яйца, а бедром задвинула ящик стола. В квартире тихо играла музыка – Cowboy Junkies, спокойная и медленная, обычно они мне нравятся, но сегодня в басах чудилось перешептыванье, голоса, дробь ударных там, где прежде ее не было.

– Можешь выключить? – попросил я, когда сделалось совсем тяжко. – Пожалуйста?

Кэсси, помешивавшая деревянной ложкой что-то на сковородке, повернулась ко мне.

– Да, конечно, – сказала она, чуть помедлив. – Готово, поешь.

Запах заставил меня осознать, как же я проголодался. Толком не успевая дышать, я откусывал огромные куски цельнозернового хлеба с яйцами, приправленными специями. В жизни не ел ничего вкуснее. Кэсси по-турецки уселась на диван и, жуя свой тост, наблюдала за мной.

– Еще? – спросила она, когда я доел.

– Нет, – ответил я, – спасибо.

Я и так слишком поторопился, и желудок болезненно свело.

– Что случилось? – спокойно спросила она. – Ты что-нибудь вспомнил?

Я заплакал. Плачу я редко – за годы, прошедшие с тех пор, как мне было тринадцать, такое случалось лишь раз или два, и оба раза, когда я в стельку напивался, так что это не считается, поэтому сейчас я не сразу понял, что происходит. Я провел рукой по лицу и посмотрел на мокрые пальцы.

– Нет, ничего полезного. Я все помню про тот день – как мы пошли в лес и о чем говорили, а потом мы что-то услышали, только не помню что, и побежали посмотреть… И на этом месте я сорвался. Заистерил, урод. – Я умолк.

– Эй, расслабься. – Кэсси подошла ко мне и положила на плечо руку. – Это уже немало. В следующий раз все остальное вспомнишь.

– Нет, не вспомню. – Объяснить я был не в силах.

Я по-прежнему толком не знал, откуда во мне такая уверенность. Мне выпал козырь, единственный шанс, а я его потерял. Я закрыл лицо руками и совершенно по-детски разрыдался.

Ни обнимать, ни успокаивать меня Кэсси не стала, и за это я был ей благодарен. Она молча сидела рядом, поглаживая большим пальцем мое плечо. Я плакал. Оплакивал не троих сгинувших детей – нет, этого утверждать не буду, – а непреодолимую пропасть, которая легла между ними и мной, миллионы миль, словно между планетами, что стремительно удаляются друг от друга. Сколько же нам предстояло потерять! Нам, таким маленьким, таким уверенным, что вместе, сообща, мы сумеем противостоять тьме и мудреным опасностям взрослого мира, что, смеясь и играя, мы преодолеем их.

– Прости. – Я наконец выпрямился и тыльной стороной ладони вытер слезы.

– За что?

– За то, что веду себя как придурок.

Кэсси пожала плечами:

– Тогда мы квиты. Теперь ты знаешь, каково это, когда мне снятся кошмары, а ты меня будишь.

– Серьезно? – Такое мне в голову не приходило.

– Ага. – Кэсси вытянулась на диване, достала из тумбочки упаковку салфеток и сунула мне: – Высморкайся.

Я выдавил из себя слабую улыбку и послушался.

– Спасибо, Кэсс.

– Получше?

Я глубоко вздохнул и вдруг протяжно зевнул.

– Получше.

– Спать ляжешь?

Напряжение постепенно отпускало мои плечи, навалилась такая усталость, какой я не испытывал никогда в жизни, но краем глаза я по-прежнему будто видел чьи-то стремительные тени и дергался от каждого потрескиванья в стенах. Я знал, что стоит Кэсси погасить свет – и я, лежа в одиночестве на диване, тотчас же услышу множество безымянных тварей, которые льнут ко мне, перешептываются и скребутся.

– Пожалуй, да, – ответил я. – Ничего, если я с тобой лягу?