В любви и боли. Противостояние. Том второй

Легкий удушающий нажим-давление, и я интуитивно запрокидываю голову назад, на тебя, следую за захватом твоих длинных прошивающих пальцев. Теперь она смотрела и вливалась в меня через твои глаза, через неповторимую смешанную палитру черного и золотого… живого и мертвого. Через совершенные черты твоего божественного лика несокрушимого всевластного мстителя-вседержителя — моего черного палача и персонального реаниматора. И я не смогла бы отвести от нее-тебя собственных глаз даже если бы захотела, сильно-сильно захотела… Ты бы не позволил это сделать. Твои вошедшие на нереальную глубину клинки сминающего взгляда не дали бы закрыть век или расфокусировать зрение.

— Это не ожерелье и далеко не украшение — это символ полного признания твоего подчинения, принятие сознанием и телом своего реального статуса; неоспоримый знак принадлежности одному единственному человеку — своему Хозяину, Господину, Мастеру. МНЕ. Ты это должна не просто видеть и понимать, но и осознавать, чувствовать, жить этим априори. Тем, что принадлежишь мне. И только мне. И в этих стенах по другому быть уже не может и не будет. Ты пришла сюда ко мне, ты осталась, ты согласилась на все условия связанные с твоим ближайшим будущем в этом месте и в этом городе, как и с принятием моей власти над этим будущим. Под этим ошейником находится жизнь, которая отныне и всецело принадлежит мне одному. Я решаю и я выбираю, как и сколько тебе под ним жить. Ты теперь не просто бесправная вещь. Ты МОЯ вещь.

Кажется по моим щекам сбежали две сочные слезы еще до того момента, как ты нагнулся и коснулся нежной прохладой своих лепных губ моей переносицы. Господи всемилостивый… я готова поклясться, что это не просто слова-предупреждения, которыми ты вскрывал, выписывал и метил болезненными стигматами по моему тонущему сознанию. Это были больше, чем фразы прошивки моих новых условных рефлексов. Может я и чокнулась, но ты их не подбирал и не обдумывал. Они выходили из твои уст "заученным" психосоматическим заклинанием — молитвой-клятвой, нарушение которой вело лишь к одной кульминационной развязке — к смерти обоих.

Если ты так признавался в своей одержимой ненависти ко мне… тогда какими словами ты бы раскрылся передо мной в своей любви десять лет назад? И почему я думаю об этом именно сейчас? Когда мое сердце и разломанная на мелкие осколки сущность обливались отравленной твоим кислотным ядом кипящей кровью, захлебывались и молили о пощаде, чтобы ты убил меня как можно быстро и почти безболезненно.

— Может при других обстоятельствах и с другим человеком ты бы не предала всему этому никакого стоящего внимания, списав все на его неадекватную натуру законченного кандидата в пациенты психиатрической клиники. — бесчувственная констатация факта в явственной иронии твоих просчитанных слов и ответов на вопросы, которые еще не успели вонзиться всеми своими отрезвляющими челюстями и клешнями в мой непримиримый рассудок.

Я потеряла тепло и физическое давление твоих губ, но только не их фантомную пульсацию на своей млеющей коже. Ты выпрямился, разжимая пальцы на моем горле, но не на сердце и не в сознании. И кажется… я неосознанно качнулась, потянулась за тобой, твоим окутывающим теплом, за твоими гребаными алыми нитями нашего нового противоестественного слияния.

Неожиданный полушаг в сторону от меня с болезненным разрывом единственного спасительного ориентира мнимой защиты в этом проклятом царстве твоего Черного Зазеркалья, с потерей твоей близости… ТЕБЯ. Ты снова это делаешь. Запускаешь в действие свою чертову машину смерти.

— Но проблема в том, что я не только психически здоров, но и прекрасно понимаю, что делаю. И ты это тоже понимаешь, как и многое другое. Поэтому предупреждаю сразу. Я предельно серьезен и шутить не собираюсь ни с одним озвученным пунктом Протокола. И если я говорю, что за твою возможную ближайшую провинность ты будешь спать следующие три ночи без коврика и пледа на этом полу у окна, прикованной цепью к подоконнику, значит так оно и будет на самом деле. Так что думай не один и не два раза перед тем, как что-то сказать или сделать, и то что мне может крайне не понравиться. То же касается и графика твоего общения с близкими и клиентами вне рабочего времени. Я буду разрешать тебе пользоваться и своим домашним компьютером и телефоном и даже соцсетями в интернете, но все это будет согласовываться только через меня, как и время, которое я буду тебе на все это выделять. Любой сознательный проступок, и я закрываю доступ к твоим гаджетам на тот срок, который посчитаю приемлемым лично сам. Если хочешь продолжать и дальше заниматься своим любимым делом, общаться и встречаться с подругами, родственниками и знакомыми, тогда делай со своей стороны все возможное и в пределах допустимого, чтобы не навредить в первую очередь самой себе. Думай, Эллис, думай. Усугубить свое положение ты можешь всегда и в любой момент, но зачем играться с огнем и легковоспламеняемыми предметами в окружении цистерн с бензином, когда есть возможность выгадать для себя что-то ценное и приятное?