В людских и лесных дебрях

Богачёв приказал подать возок и позвать трёх крестьян для сопровождения арестованных, после чего вошли мы в дом старосты на чай. В избе, освещенной маленькой керосиновой лампой, было достаточно темно, но, заметив зеркало, висящее на стене, я подошел, чтобы полюбоваться на свое лицо. И вскрикнул от ужаса! Правый глаз был совершенно чёрным от громадного синяка и опух так сильно, что оставалась только маленькая щелка, через которую выглядывал полный отчаяния зрачок. На лбу красовалась большая кровавая полоса от удара чьего-то сапога в момент, когда я упал. Кроме того, у меня так болела шея, что я с трудом мог её поворачивать.

— Удружили мне, однако, — заметил я, не подавая виду и усмехаясь очень натянуто.

— Ах, да! — Согласился Богачёв. — Сильно изуродован циферблат! Но это все пройдёт; у меня для этих целей имеются превосходные примочки, впрочем, так как вас ожидает поездка в горы, то это и так пройдёт.

Безразличие полицмейстера в отношении моего облика очень меня раздосадовало, но ничего не поделаешь. Я перевязал себе глаз повязкой из носового платка, а болевшую шею помыл холодной водой.

— Глупость! — смеялся Богачёв. — Вы тоже очень прилично попали мне по шее, но что сделаешь? Война есть война! Выпьем-ка лучше чаю.

Под утро мы были уже в Барнауле, где профессор очень старательно осмотрел мои раны и, закончив эти хлопоты, покачал головой с грустью и пробормотал:

— Ну-ну! Украсили вас в этой поездке! Не знаю, нашли ли вы для себя там сюжеты, ну что касается синяков, этого вы привезли достаточно!

Я был полон горечи и ярости, и счел замечания профессора неуместными.

Спустя две недели ко мне вернулся очень мечтательный и грустный глаз, а также весьма прилично поворачивающаяся шея — как память о необычной охоте на непрошеных помощников Министра Финансов.

III. В окрестностях Барнаула

В Барнауле Залеский познакомил меня с доктором Зассом, своим учеником с тех времён, когда профессор был ректором Томского университета. Засс оказался высоким худым немцем с голубыми близорукими глазами и с всегда взлохмаченной, бесцветной шевелюрой. Он слыл в Алтайском крае отличным врачом, каким действительно был.

Доктор Засс не пил, не курил, не играл в карты, но имел одну страсть, на которую жаловалась его жена: он был страстным охотником, превосходным стрелком и прекрасным благородным спортсменом.

Наше знакомство началось с того, что Засс завёл меня в свой кабинет и показал коллекции охотничьего оружия. Были там ружья разного рода, для всяческой охоты и, сдается мне, всех наиболее известных мастеров: чешские Лебеда, бельгийские Lepage'a, английские Scott, Pardey, Lancaster, Holland and Holland, американские Winchester и Remington, немецкие Sauera, шведские и французские. Показав мне эти сокровища и поглядывая на меня через очки, он воскликнул:

— Знаете что? Давайте поедем на дроф. Молодые уже начали летать, а старые самцы уже собираются в кучу!

Естественно я согласился, и, спустя несколько часов, небольшой возок доктора, запряженный сильным, карим конем, катился хорошей дорогой между берёзовыми рощами. За возком бежала борзая. В каких-то двух километрах от города, когда мы проезжали большую поляну с высокой травой, легавая вытянула шею и хвост, и начала красться в сторону кустов. Засс остановил коня и схватил ружье. Немного погодя, из кустов вылетела стая молодых тетеревов. Засс выстрелил два раза, и две птицы упали, но доктор успел перезарядить ружье и выбить из стаи третью птицу, молодого самца.

Меткость и скорость выстрелов Засса удивляли меня многократно. За свою жизнь я встретил только однажды стрелка с такой сноровкой и опытом. Это был известный в Сибири владелец золотых рудников и стрелок-рекордсмен на стендах в Петербурге и Монако, К. Ю. Иваницкий.

Так в дороге на главное место охоты мы с Зассом добыли двадцать четыре тетерева. Наконец, закончились берёзовые перелески, и перед нами открылась северная часть степей Балягаг.

Перевалив невысокие возвышенности, мы увидели равнину на которой кормилась стая дроф.

Через бинокль можно было хорошо разглядеть этих больших серых птиц на высоких ногах и с бакенбардами у клювов. Они были очень похожи на индеек, только несколько больших размеров и выше. Между взрослыми птицами ходили молодые, оживлённые, постоянно прыгающие и дерущиеся. Казалось, что, увидев нас, они начали очень медленно передвигаться, но шли такими шагами, что быстро удалялись от нас.

Выйдя из возка, мы распрягли коня, а собаку привязали к оси возка.

Когда конь был уже распряжён, Засс оставил на нём только узду, взял в руки ремень от неё и велел мне встать сбоку так, чтобы мы оба были закрыты туловищем коня. Затем началась простая, но длительная стратегия. Доктор маневрировал так, чтобы конь описывал широкое кольцо и таким образом окружал стаю. После первого круга последовал второй, но уже меньший. И так все более суживая круги, мы подобрались к дрофам на какие-то семьдесят шагов. Птицы уже начали чересчур беспокойно крутить головами и приседать, готовясь к взлёту.